Ученые обнаружили, что одуванчики могут эпигенетически наследовать способность зацветать рано или, наоборот, поздно
[976]. В дикой популяции резуховидки эпигенетически наследуют глубокое или поверхностное расположение корней. Возможно, хотя еще не доказано, что такое разнообразие выгодно для растений. Если в степи случится засуха, то популяция не вымрет, потому что у некоторых растений корни будут длинными – благодаря сохранению удачной эпигенетической комбинации.
Мартиенсен сказал, что независимо от роли, которую выполняет эпигенетическое наследование у растений, он рассматривает эпигенетику как полноценную часть общего процесса влияния предков на потомков.
В какой-то момент нашей беседы Мартиенсен удивил меня, спросив, слышал ли я что-нибудь о Лютере Бёрбанке. Ну а как же – всего несколько недель назад я совершил собственное паломничество в Санта-Розу. Но здесь, в Колд-Спринг-Харборе, храме современной генетики, я не ожидал услышать его имя. Мартиенсен признался, что Бёрбанк очаровал его. Не будучи серьезным ученым, он замечал закономерности, которые важны для науки и сегодня. Мартиенсен достал свои записи и прочел мне высказывания Бёрбанка, которые старается вставлять где только можно в своих лекциях и статьях.
А Бёрбанк писал: «Наследственность есть сумма всех влияний окружающей среды»
[977]
[978].
Глава 16
Способная обезьяна
Однажды после обеда я забирал старшую дочь Шарлотту из детского сада
[979]. Доставая из ее шкафчика пальто и коробку для завтраков, я вдруг увидел лист бумаги с напечатанным на нем текстом. Я задержался, чтобы прочитать написанное. Это было сообщение от аспиранта Йельского университета, который исследовал, как обучаются дети. Он искал родителей, готовых приводить своих детей для участия в экспериментах.
Мы вернулись домой, и я немедленно написал этому аспиранту, молодому человеку по имени Дерек Лайонс, спросив, что он изучает. Лайонс ответил в тот же день. Он объяснил, что его исследование поможет понять, в чем уникальность человеческого мышления и, возможно даже, как эволюционировал наш вид.
Я подозреваю, что многих родителей такой ответ отпугнул бы. Но я сразу же согласился.
Позже Лайонс приехал к Шарлотте в детский сад, дал пробный тест, и через несколько дней я отвез дочку в Нью-Хейвен для последующих исследований. Я держал ее за руку, когда мы спускались по стертым ступеням в Шеффилд-Стерлинг-Страткона-холл. Лаборатория располагалась в подвале. Лайонс, худой, с вытянутым лицом, поприветствовал Шарлотту как старого друга. Она улыбнулась в ответ, взяла его за руку и последовала за ним в другую комнату. Пока шел эксперимент, я читал книгу. Шарлотта вышла, неся маленьких пластиковых зверушек.
На улице я спросил девочку, как всё прошло. Она пожала плечами и сказала, что было весело. Когда мы ехали сюда, мы много говорили о принцессах и атомах, и ей было интересней по пути домой обсудить именно эти темы. Какие научные тайны она помогла раскрыть, для меня тогда осталось секретом.
Лайонс изучал маленьких детей, таких как Шарлотта, повторяя серию более ранних экспериментов, проведенных с молодыми шимпанзе. Группа шотландских ученых показывала каждому шимпанзе прозрачный пластиковый ящик с каким-то фруктом внутри. На ящике была система дверец и засовов. Ученые демонстрировали обезьянам, как снять засовы и открыть дверцу, чтобы взять награду. Иногда они показывали шимпанзе, как открыть ящик, используя минимальный набор действий. В других случаях они добавляли бесполезные движения, например открывали дверцы, а затем закрывали их, или стучали засовом по стенкам ящика.
Шимпанзе терпеливо наблюдали за действиями исследователей и после этого, как только появлялся шанс, хватали ящик. Они открывали его так быстро, как только могли, игнорируя ненужные действия, и выхватывали фрукт. Их собственные физические представления преобладали над стремлением подражать людям.
Эксперименты Лайонса были разработаны для того, чтобы изучить, как в ребенке будет происходить внутренняя борьба между пониманием механики процесса и стремлением подражать. Через несколько недель после тестирования Шарлотты Лайонс пригласил меня к себе в лабораторию показать видео, которое он сделал. По дороге в Нью-Хейвен я чувствовал себя так, как будто моя дочь писала межвидовую версию экзаменационного теста SAT
[980]. Я надеялся, что ее результат будет в пользу Homo sapiens.
Мы расположились перед монитором, и Лайонс запустил видео. Я увидел Шарлотту, сидящую с подогнутыми в одну сторону ногами на ковре в детском саду. Она смотрела на Лайонса, который говорил, что сейчас даст ей ящик с призом внутри. Этот ящичек, который он положил перед ней, был сделан из прозрачных пластиковых пластин, скрепленных с помощью липучки Velcro. Наверху ящичка был засов, а на передней стенке – маленькая прозрачная дверца. Внутри лежала зеленая игрушечная черепашка.
Шарлотта не потрудилась открыть дверцу. Она увидела более простое и грубое решение. Она оторвала стенку от липучек, схватила черепашку и закричала: «Я достала!»
«Это необычная стратегия, – дипломатично прокомментировал Лайонс. – Самое важное, что она полностью проигнорировала засов».
Я подумал, что шимпанзе не смог бы сделать лучше.
Затем Лайонс показал мне запись эксперимента в лаборатории. Там студентка Дженнифер Барнс демонстрировала Шарлотте другой ящичек с иной комбинацией дверец и засовов. В отличие от предыдущей задачи, теперь Шарлотта сначала должна была посмотреть, как ящик открывает Дженнифер. При этом Барнс выполнила несколько дополнительных бесполезных действий. Она провела засовом назад и вперед по верхней стороне ящика. Потом она взяла какую-то палочку и три раза аккуратно постучала ей по ящичку. И только после этого повернула ручку на дверце, открыла ее и вытащила игрушку.
Решение, принятое Шарлоттой в детском саду, показало, что она улавливает механику достаточно хорошо для того, чтобы самостоятельно понять, как открывать ящики Лайонса. Но когда Барнс закончила демонстрацию и протянула Шарлотте палочку, взломщик ящиков испарился. На его месте оказалась девочка, старающаяся копировать каждое бесполезное движение, которому ее научили.
Я почти услышал, как самодовольно хихикает шимпанзе. Барнс повторила эксперимент с четырьмя другими ящиками, и раз за разом Шарлотта воспроизводила все бессмысленные действия.
Когда закончилось последнее видео, я не знал, что сказать. «Ну… как она справилась?» – спросил я.