Друзья моего хозяина расселись вокруг стола, и начались бесконечные рассказы о Сатору, как будто все только и ждали этого момента.
– Как? В средней школе Сатору не ходил в клуб по плаванию? – удивленно захлопал глазами Коскэ.
– Нет, не ходил. Мы вместе занимались в садоводческом кружке. А что, он так хорошо плавал? – спросил Ёсиминэ.
– Всю начальную школу Сатору ходил в бассейн. Занимал первые места на очень престижных соревнованиях, подавал большие надежды. Что, и в старшей школе тоже не плавал?
Суги с Тикако покачали головой:
– У него было много друзей, но он не занимался ни в каких секциях или клубах.
– Странно… У него были такие способности. Почему он забросил плавание?
Норико протянула мне кусочек тунца, очистив его от васаби.
– Наверное, потому, что без тебя ему было это не в радость, Коскэ-сан, – словно невзначай заметила Норико.
Эй, Норико, что это с тобой такое? Обычно ты говоришь невпопад, а тут прямо в точку. Коскэ даже в лице изменился.
– Когда он писал вам письма, он много рассказывал мне о вас, обо всех. Как вы с ним, Коскэ-сан, сбежали из дома вместе с котенком. Он волновался, как у тебя дела после ссоры с женой.
Норико, замолчи! Вот этого как раз не следовало говорить.
– У нас сейчас все хорошо, – торопливо ответил Коскэ.
– И про тебя, Ёсиминэ… как он был счастлив, трудясь с тобой и твоей бабушкой в поле и на огороде, и как ты мог выйти из класса посреди урока, чтобы открыть теплицу. Сатору очень тревожился за тебя.
Ёсиминэ с задумчиво-грустным видом устремил взгляд куда-то вдаль.
– И еще он говорил, как Суги-сан и Тикако-сан любят животных. И что вы – замечательная пара, он был безмерно счастлив встретить вас обоих в университете.
У Суги болезненно исказилось лицо, а у Тикако навернулись на глаза слезы.
– Но почему… Почему Сатору не сказал нам, что он так болен? – удрученно произнес Суги.
Эй, приятель, остановись. Не следует произносить вслух то, что нельзя говорить. Ну ты, Суги, верен себе… Ты и в самом деле не понимаешь?
– Я, кажется, знаю, – нарушил молчание Ёсиминэ.
Ёсиминэ, я всегда говорил, ты отличный мужик, был бы котом, отбоя не знал бы от кошек!
– Сатору хотел попрощаться с нами с улыбкой…
Браво!
Потому что Сатору любил всех вас! Любил, любил, любил…
И хотел забрать с собой ваши улыбки.
Неужели не ясно?
– …А эти письма… – В голосе Коскэ слышались слезы, но он улыбался. – Он писал только о хорошем, о смешном. Какие-то дурацкие шуточки, приколы… Я просто хохотал, когда читал. Я читал его письмо, зная, что оно последнее, – и все равно смеялся.
Все дружно хихикнули.
Интересно, что ты им там написал, Сатору? Пожалуй, в предсмертном письме не обязательно валять дурака.
– Он благодарил нас… в этом весь Мияваки, – закусив губу, пробормотала Тикако.
Они предавались воспоминаниям до самого отъезда, когда настала пора отправляться в аэропорт.
Норико подвезла их в серебристом фургончике. После того как Сатору отбыл в последнее странствие, на серебристом фургончике стала ездить Норико. Только теперь это была не та волшебная колесница, которая подарила нам с Сатору столько чудес… просто средство передвижения, везет куда надо.
Ну ладно, пока не вернулась Норико, нужно провернуть одно дельце.
Норико приехала домой уже затемно. Когда она вошла в гостиную, раздался возмущенный крик:
– Нана! Ты ОПЯТЬ это сделал?
Я вытащил из коробки с салфетками все-все до единой салфеточки и теперь сидел, любуясь плодами своего труда.
– Ты же ими не пользуешься… зачем ты это делаешь?
Отлично! Давай, кипи от возмущения, сосредоточься на уборке – и у тебя не останется времени думать о грустном, о том, что все покинули нас. Плохие мысли сразу выветрятся из головы.
– Какой кошмар, ты меня разоришь! Столько бумаги зря извел! – бормотала Норико, подбирая растерзанные клочья салфеток, а потом вдруг выдохнула и рассмеялась. – Нана!
Что такое?
– А Сатору все же был счастлив!
Норико, а до тебя что, не дошло – сразу после его последнего вздоха? Ты о чем сейчас? Сатору там, на небесах, наверное, улыбается. Не иначе.
* * *
Прошло несколько лет.
Коскэ превратил свою маленькую студию в роскошное фотоателье, специализирующееся на съемках домашних любимцев. Поскольку идея принадлежала Сатору, то для меня съемки были бесплатными, Коскэ не раз приглашал нас, однако, когда на каждый Новый год нам стали приходить открытки с разодетой в пух и прах, в костюмах для косплея кошечки Коскэ, восседавшей с неизменно капризно-надутым видом, я для себя решил, что, пожалуй, воздержусь. Нет уж, спасибо.
Ёсиминэ регулярно присылал нам посылки с выращенными на его огороде овощами. В посылку всегда было вложено короткое послание: «Я знаю, что на Хоккайдо тоже много вкусных овощей». Присланного всякий раз было столько, что Норико было не под силу съесть все это самой, поэтому она бегала по друзьям и знакомым, раздавая гостинцы.
Однажды Норико взяла меня с собой в гости к чете Суги. На самом деле целью ее было совершить восхождение на гору Фудзи, оставив меня на попечение Суги и Тикако. Пока я ждал ее возвращения, успел вдоволь понежиться на похожем на ящик телевизоре.
Момо превратилась в изысканную старую леди, а психованный Торамару стал вполне вменяемым псом. Он даже принес извинения за свое тогдашнее поведение и выразил соболезнования по поводу смерти Сатору.
Ах да, чуть не забыл! У супругов Суги родилась девочка. Это была очень разумная и серьезная девчушка, которая вежливо приветствовала Норико: «Добро пожаловать, бабушка!», отчего Норико аж в лице переменилась.
В этом году ягоды на рябинах, растущих вдоль улиц, снова ярко-алые. И очень скоро снег надолго укроет землю.
Интересно, сколько уже лет я вижу эти алые ягоды, которые впервые показал мне Сатору?..
* * *
Однажды Норико заявилась домой с нежданным гостем.
– Что будем делать, Нана?
Из картонной коробки, которую она держала в руках, раздавались истошные вопли, похожие на вой сирены. В коробке оказался трехцветный котенок. Не просто пятнистый, как мы с Хати, а настоящий трехцветный. А потому, естественно, это была самочка.
– Кто-то подкинул ее прямо к нашему порогу, и я подумала, раз у меня дома уже живешь ты, Нана…
Я обнюхал завывающую «сирену» и нежно лизнул ее под подбородком.