А знаешь, Сатору, ты мне понравился еще до того, как я стал твоим котом. Я счастлив, что встретил тебя. А сейчас я люблю тебя еще больше. Я получил от тебя имя Нана, ты подарил мне пять лет жизни с тобой, и я люблю тебя в сотни, в тысячи раз сильнее, чем прежде! Я так счастлив, что теперь могу свободно приходить к тебе!
– Господин Мияваки, – окликнула Сатору медсестра.
Она была примерно одного возраста с Норико, только намного плотнее.
– Извините, я скоро.
Сатору крепко прижал меня к груди. Он делал так всегда, когда мы расставались. Сегодня, похоже, в последний раз. Это ощущение передалось мне через его руки.
– До свидания, bye-bye, до завтра, обязательно увидимся здесь же…
Я облизал руки Сатору, вылизал каждый палец, каждый суставчик и спрыгнул с его колен.
Кстати, с тех пор как я стал «приходящим» котом, мои кошачьи товарищи тоже не остались внакладе.
Персонал больницы, да и посетители тоже украдкой оставляли на территории больницы гостинцы для меня. Каждый думал, что он один такой щедрый, и в итоге еды набиралось – ешь не хочу.
Сам я столько съесть не мог, так что теперь имел возможность отплатить добром тем котам, что поддержали меня в самом начале.
Мело несколько дней кряду. Наконец все утихло, и я пробрался к складу, откуда был хорошо виден главный вход в больницу.
Денек выдался погожий – в первый раз за все это время, – но Сатору на террасе не появлялся. Солнце уже начинало садиться, когда подъехала в серебристом фургончике Норико. Она было страшно бледна.
Я подбежал к ней, но она, бросив мне: «Прости, Нана, тебе придется подождать» – торопливо вошла в дверь.
* * *
За время метели самочувствие Сатору резко ухудшилось.
Ну а у Норико состояние было такое, будто в желудке лежит тяжелый свинцовый шарик. Мело несколько дней, и теперь, когда метель утихла, везде выросли огромные сугробы.
Сатору не приходил в сознание. На рассвете Норико поехала домой, прибрала разбросанные в беспорядке вещи и попробовала поспать. Прилегла на разложенный наспех диван и забылась неглубоким сном.
Ближе к вечеру раздался звонок из больницы.
«Ваш племенник при смерти. Немедленно приезжайте!»
Когда Норико подъехала к больнице, откуда-то выскочил Нана.
– Прости, Нана, тебе придется подождать.
Голодный, наверное, пока мела метель, не ел ничего. Но заниматься котом у Норико сейчас не было возможности.
В палате, как и всегда, Норико оставалось только наблюдать за действиями врачей. На дисплее электрокардиографа, подсоединенного к Сатору, волны сердечного ритма становились все слабее и площе. Через просветы между фигурами столпившихся у постели медиков Норико плохо было видно лежавшего Сатору.
Норико попыталась протиснуться между ними, и медсестра задела бедром прикроватную тумбочку, на которой стояли в рамочках две фотографии – одна с Норико, а другая с Нана, – и они упали на пол. Чтобы никто не наступил ненароком, сестра торопливо подняла их и вернула на место. Фото с Норико висело обычно в гостиной, а фотографию с Нана Сатору ставил у изголовья у себя в спальне.
И тут с улицы послышался истошный кошачий вой. Потом еще раз. И еще. И еще.
– Можно… – начала Норико. Как всегда, слова у нее опережали мысль. И она произнесла то, что в нормальном состоянии никогда бы не посмела сказать. – Можно, я принесу сюда кота? Кота Сатору?
Ляпнуть такую несуразицу!..
– Я умоляю, разрешите принести кота!
– Что вы нас спрашиваете? – сердито отозвалась старшая медсестра. – Если вы будете просить, то мы будем вынуждены сказать «нет».
Норико опрометью выскочила из палаты. И помчалась к выходу, не обращая внимания на табличку «По коридорам не бегать!». Сбежала по лестнице, несолидно перепрыгивая сразу через две ступеньки. Распахнула наружную дверь:
– Нана! На-а-на-а-а! Сюда!!!
Нана вылетел откуда-то из темноты, как белый пушистый шарик. Он вскочил на руки к Норико и вцепился в нее.
Норико ворвалась в палату:
– Сатору!
Врачи уже заканчивали свою работу.
Норико протолкнулась к постели Сатору:
– Сатору, вот Нана!
Закрытые веки Сатору слегка дрогнули. Потом с трудом приоткрылись, словно борясь с земным притяжением. Он посмотрел на Нана, потом на Норико – и снова на Нана.
Норико будто огнем обожгло изнутри. Она схватила руку Сатору и положила ее на голову Нана.
Губы Сатору слегка шевельнулись. Голоса не было, но Норико явственно услышала «благодарю…».
Волна на мониторе электрокардиографа вытянулась в тонкую прямую ниточку.
Нана несколько раз потерся лбом о безжизненную уже руку Сатору.
– Умер, – констатировал врач.
– Извините, но здесь нельзя находиться с кошками, – добавила старшая медсестра. – Прошу вас, вынесите кошку на улицу, поскорее.
Неожиданно гнетущая атмосфера слегка разрядилась. Лица смягчились, некоторые медсестры заулыбались.
А потом, словно внезапно открылись шлюзы и хлынул поток, Норико зарыдала в голос. Она не рыдала так с далекого-далекого детства.
Последняя хроника
Цветы, лиловые и желтые, – до самого горизонта.
Это оттенки ранней осени на Хоккайдо. Теплые и яркие.
Я здесь, на поле, охочусь за пчелой.
«Перестань, Нана!»
Голос взволнованный. Сатору хватает меня обеими руками, стискивает и несет куда-то.
«Она может тебя ужалить!»
Сатору с улыбкой пеняет мне.
О, привет, давно не виделись! Хорошо выглядишь.
Я трусь мордой о его руки.
«Твоими молитвами… Ну а ты как, Нана?»
Я тоже хорошо – спасибо тебе.
После того как Сатору отправился в свое последнее странствие, он всегда приходит ко мне в одно и то же место – на это поле. Огромное, без конца и края поле, буйно заросшее цветами. То самое поле, что мы видели вместе в нашей последней поездке.
Не знаю, сколько здешних зим я еще смогу пережить…
Что ж, годы берут свое…
Не говори так. Ты-то покинул сей мир, когда был намного моложе меня, имей совесть!
Еще неярко светит мягкое солнце, но в воздухе уже кружат мелкие снежинки. Недолговечные, как в далеком детстве… Да… опять приближается зима.