— Послушай, Джим! — встрепенулась девушка. — Слышишь, звучит горн? Это значит, что людей созывают на общее собрание.
— Да. И бьюсь об заклад, они все туда придут. Подойди и ты тоже. Это будет интересное зрелище!
Все переселенцы действительно выскочили из своих фургонов и собрались возле ограждения форта. Эти люди, находившиеся на восточных границах штата Орегон, который, как полагал сенатор Макдаффи, не стоил и пяти долларов, знали то, о чём в газетах Нью-Йорка и Балтимора напечатали лишь в сентябре 1848 года, а в конгрессе начали обсуждать только 5 декабря того же года. Между тем эти новости затронули самые основы жизни Соединённых Штатов Америки.
Пьяные охотники в изношенной одежде и запачканных штанах из оленьей шкуры и переселенцы в самых разнообразных нарядах, собравшиеся здесь, были совсем не в курсе тех жарких споров, которые потрясали в это время нацию — споров о рабстве и перспективах рабовладения. Они не ведали о той борьбе, которую вёл Авраам Линкольн, но ведали об уготованной ему тяжёлой участи. Они во все глаза смотрели на людей, которые только что пришли из Калифорнии и, воспламенённые алкогольными парами, рассказывали о сказочном крае, из которого они прибыли. Переселенцы видели, с какой лёгкостью эта люди тратили целые пригоршни золотого песка, скупая кастрюли с длинными ручками и сковородки, которые были нужны им для того, чтобы промывать с их помощью золотой песок. Золотоискателям требовались пилы, гвозди, топоры, молотки, кирки. Они красочно описывали переселенцам, что если бы нашлись те, кто смог бы отвести воду из калифорнийских рек и обнажить их русла, то оттуда можно было бы извлекать самородки десятками килограммов, подбирая их прямо с земли. Старателям в бесконечном количестве требовались новые рабочие руки, еда и материалы — и они были готовы платить это в среднем из расчёта доллар за фунт. Им были нужны навьюченные лошади, чтобы пересечь пустыню Гумбольдта, и они были готовы заплатить любую цену тому человеку, который взялся бы быстро и без потерь провести их небольшой караван через пустыню.
Старатели говорили, что отныне уже нельзя мерить жизнь старыми мерками. Заработки в размере доллара или двух за день уже никого не могли привлечь, когда можно было просто один раз копнуть землю лопатой, и извлечь из неё золотого песка стоимостью в двадцать долларов. Сам Старина Гринвуд намывал золота на сумму пятьсот долларов в день. За неделю люди зарабатывали две-три тысяч долларов. За одну неделю, а не за год! Богатство, преуспеяние, успех, роскошь — всё это стало совершенно доступным. Человек мог легко получить всё то, о чём он мечтал. Жизнь открывалась перед каждым своей яркой, увлекательной стороной, и её можно было прожить без всяких ограничений и забот. Каждый мог стать богатым — теперь просто не было смысла оставаться бедным. Тяжёлая работа тоже изжила себя, раз можно было просто наклониться и поднять с земли золото, которое так жаждало человечество, и вручить его ему. Больше не было нужды страдать и отчаиваться. В Калифорнии, совсем рядом, было золото — сотни тонн золота! Солнце наконец-то ярко засияло для всего человечества. Каждый мог стать теперь счастливым и позабыть про горести до самого конца своих дней.
Все эти доводы произвели неизгладимое впечатление на переселенцев. Осталось сделать лишь последний вывод — вывод о том, что надо сменить маршрут и срочно ехать в Калифорнию. Почему нет? Похоже, само Провидение позаботилось о том, чтобы они услышали о найденном в Калифорнии золоте именно здесь, пока они ещё могли изменить маршрут, пока ещё не поздно было это сделать. Им достаточно было проехать ещё пятьдесят миль вперёд, и они никогда бы об этом не узнали, и навсегда лишились бы этой возможности. Они могли проскочить здесь неделей раньше, и тоже никогда бы ничего не узнали. Или узнали бы в лучшем случае в следующем году. Зачем им надо было ехать в Орегон, и пахать там землю? Не лучше ли было отправиться в Калифорнию и за один день заработать там столько же, сколько за целый год работы на пашне в Орегоне?
Джесси Уингейта можно было считать либо упрямым, либо непреклонным — как кому нравилось, но именно его непоколебимость и настойчивость позволили продолжить движение каравана переселенцев в Орегон, когда все уже были готовы повернуть в Калифорнию. Это произошло во время совещания, которое руководители переселенцев устроили рядом с фургоном Джесси — тем самым, на котором он когда-то перебрался из Индианы в Иллинойс, а затем проделал весь этот тысячемильный путь в направлении Орегона. Сам Джесси Уингейт называл этот старый фургон «Мэри-Энн», и он был запылённым и рассохшимся, с облупившейся краской, с полинялым от солнца тентом. Стоя рядом со своим фургоном, он почти любовно покосился на него. Его уже столько раз ремонтировали, меняли оси и колёса, и он продолжал верно служить ему. Джесси нагнулся и проверил, хорошо ли закреплено ближайшее колесо. С ним было всё в порядке.
— Да, — медленно проговорил он, — мы все устали. Даже наши фургоны устали. Но я не вижу смысла менять планы, которые были составлены в тот момент, когда можно было лучше всего обсудить и взвесить все обстоятельства. Лично я не считаю, что мир может измениться за одну ночь.
— Ну хватит, Джесси, — вскипел Келси, в жилах которого текла неугомонная кровь первооткрывателя, — какой смысл держаться за какой-то план только лишь ради самого плана? Почему бы не воспользоваться более интересной возможностью, раз уж она так удачно подвернулась? Это было бы правильно. Мы все отправились в этот путь, поскольку рассчитывали, что так мы сумеем обеспечить себе лучшее будущее. А этим людям в Калифорнии за полгода удалось сделать то, что, быть может, мы и за десять лет не сумеем достичь в Орегоне. К тому же они хорошо знают дорогу в Калифорнию и смогут провести нас туда. А дорогу в Орегон никто здесь не знает.
Даже Калеб Прайс кивнул, выражая согласие с доводами Келси.
— Джесси, все говорят о том, что тот участок пути, который ожидает нас впереди, хуже всего, — продолжал Келси. — Местность становится всё более пустынной, всё суше и суше, к тому же она очень пересечённая. А потом нас ожидают две жуткие переправы через Снейк-ривер. Снейк-ривер — это очень большая река с отвратительным норовом. Я был бы счастлив, если бы мы сумели благополучно переправиться через неё, но кто может дать такую гарантию? Затем нам надо перебраться через Голубые горы, что тоже очень нелегко. Но за ними нас ожидают Каскадные горы, которые ещё хуже. И там уже не существует дорог для фургонов.
— Может быть, мне и придётся бросить свои фургоны где-то на пути, — сказал Джесси Уингейт, — но если я и брошу их, то как можно ближе к долине реки Вилламетт — конечной точке нашего пути. Сам я отправился в Орегон, чтобы пахать там землю и заниматься фермерским хозяйством. Я не знаю Калифорнии и не хочу ехать туда. А что думаешь ты, Холл? Что говорят твои соседи?
— Они все говорят то же, что и Прайс. Люди измучены и напуганы. Ещё с того самого момента, как мы покинули Сода-Спрингс, они все твердят об ужасных переправах через Снейк-ривер. Как минимум половина из тех, кого я знаю, хочет повернуть в Калифорнию. А многие хотели бы развернуться и поехать обратно домой. — Он покачал головой: — Как будто можно быть уверенным, что они доберутся гуда!