— Это просто недоразумение. Я не покупал её. И не собирался этого делать. Она должна просто возвратиться обратно домой, вот и всё.
— Да ты с ума сошёл! — заорал Эймос. — Стоит только отправить её обратно домой, и на нас набросятся все её родственники и братья, чтобы поквитаться с нами за неслыханное оскорбление. Они убьют нас и срежут с нас скальпы быстрее, чем ты сможешь выпить глоток воды.
— Что же делать? — растерянно спросил Мартин. — Я же не знал, что покупаю её, ей-богу, не знал...
— Не остаётся ничего другого, как признать тот неприятный для тебя факт, что ты всё-таки купил её, — мрачно произнёс Эймос. — И принять все последствия этого поступка. В любом случае, отослать её обратно сейчас — значит совершить акт самоубийства. Пусть она пока едет с нами. А там посмотрим. Может быть, что-то удастся придумать.
Весь день индейская девушка молча ехала вслед за ними. Ни Эймос, ни Мартин не пытались заговаривать с ней, сама она тоже хранила молчание. Однако когда они остановились на ночлег, она быстро натаскала хвороста и зажгла костёр, принесла воды, а затем почистила и накормила их лошадей. Затем она внимательно смотрела, как они жарят бобы и мясо антилопы. Наверное, она хотела всё запомнить, чтобы когда-нибудь самой приготовить им ту еду, которую они, очевидно, так любили.
В свете костра Мартин внимательно рассмотрел её. Она была очень маленькой — её рост не дотягивал и до пяти футов. Её лицо было широким и плоским, как у подавляющего большинства индейских женщин, а кожа — желтоватого отлива. По обычаям команчей, её тёмные волосы были коротко острижены. Имя у неё было длинное и почти непроизносимое для белого — Т'сала-та-комал-та-нама. Знаками девушка объяснила, что её имя переводится как «Дикие гуси пролетают в ночном небе над головами людей и криками дают знать о себе». За всё время, что девушка провела вместе с Мартином, он так и не научился правильно выговаривать её имя. Бросив эти бесплодные попытки, он стал просто обращаться к ней со словами: «Смотри...». В конце концов девушка-индианка стала откликаться на обращение «Смотри», точно оно и было её настоящим именем. Эймос же старался всякий раз обращаться к ней как к «миссис Паули», чем приводил Мартина в бешенство.
После того как они поужинали, наступило время ложиться спать. Несмотря на то, что Мартин как мог оттягивал наступление этого момента, оно всё же пришло. Эймос лёг рядом и, закутавшись в одеяло, принялся с нескрываемым любопытством смотреть, как поведёт себя в этой ситуации Мартин. Глаза Эймоса блестели от предвкушения восхитительного зрелища.
Избегая смотреть на девушку-индианку, Мартин Паули расстелил на земле своё одеяло и тут же улёгся на него, накрывшись с головой. Он ожидал, что девушка поймёт, что он не хочет спать с ней и не попытается залезть к нему в постель. Не тут-то было — Т'сала-та-комал-та-нама забралась под одеяло и прижалась к нему. Её тело было свежим и чистым. Если уж говорить напрямую, оно было гораздо чище, чем тело самого Мартина, который давно не мылся. А Т'сала-та-комал-та-нама, как и все девушки-команчи, мылась очень часто, пользуясь для этого любой возможностью, когда только она возникала. Мартину, который страшно смущался, вдруг на мгновение показалось, что всё пройдёт нормально, что и у него, и у неё всё получится, как надо. Но это чувство длилось лишь одно мгновение... А в следующий миг его ноздри ощутили неистребимый тонкий индейский запах, который исходил от тела Т'сала-та-комал-та-нама, несмотря на то, что она так тщательно мылась — запах, в котором смешались дым и копоть индейских костров, аромат одежды из сыромятной кожи, в которой всё время ходили индейцы, и острый запах вяленого мяса бизонов, которым они в основном питались. Этот запах не был ни слишком резким, ни неприятным, но для Мартина он был непереносим, потому что всегда отчётливо напоминал ему тот кошмар, который случился с ним в младенчестве, когда люди, от которых пахло точно так же, вырезали всю его семью и едва не расправились с ним самим. Этот запах ассоциировался у него с ужасом, который ему пришлось пережить, и он резко отодвинулся от индианки, не в силах вынести его.
— Мне надо воды, — сдавленным голосом бросил он.
Т'сала-та-комал-та-нама тут же вскочила и принесла ему воды. Со стороны Эймоса донёсся сдавленный смех.
Мартин почувствовал, как его охватила ярость. Над чем смеялся сейчас Эймос?! Он был готов убить его. Он бросился прочь в одних носках, стараясь, чтобы прохладный ночной ветер остудил его бешенство.
Когда через некоторое время Мартин вернулся обратно, он знаками объяснил индианке, что на него наложено табу, которое не позволяет ему спать с ней, поскольку он обязан спать всегда один. Он не знает, когда это табу будет с него снято. Судя по выражению глаз Т'сала-та-комал-та-нама, она поверила в его объяснение.
Прошло несколько дней. Наконец в один прекрасный день Эймос сказал Мартину:
— Ну что ж, я думаю, мы отъехали уже достаточно далеко от их поселения, и теперь ты можешь избавиться от неё.
— Но как?!
— Да хотя бы стукнув её по голове и оставив лежать на земле без сознания. Когда она придёт в себя, мы будем уже очень далеко, и она нас не догонит. — Он усмехнулся: — Впрочем, я уже вижу, что зря предложил это тебе — подобные вещи тебе, очевидно, совсем не подходят...
Т'сала-та-комал-та-нама так и осталась с ними. Она помогала разводить костёр, готовить еду, заботилась об их лошадях. На одиннадцатый день, когда наступили сумерки, она ушла за водой и не вернулась. Подождав девушку некоторое время, Эймос с Мартином отправились на поиски и обнаружили следы индейской лошади, которая увезла Т'сала-та-комал-та-нама. Судя по следам лошади, всадник был молодым мужчиной. Очевидно, это был индейский наречённый Т'сала-та-комал-та-нама. Похоже, он всё это время неслышно следовал за ними, выжидая удобного случая увезти Т'сала-та-комал-та-нама. А они даже не почувствовали этого...
Несмотря на то, что исчезновение Т'сала-та-комал-та-нама вроде бы разрешило все связанные с ней проблемы, Мартин Паули неожиданно почувствовал, что сильно тоскует по девушке. Странно, но за эти дни он уже успел привязаться к ней. И теперь, вспоминая, как уже в самую первую ночь она забралась к нему под одеяло, он уже жалел, что по его вине у них ничего не вышло. Теперь ему казалось, что он поступил, как последний дурак.
Через много-много лет Мартин услышал об одной индианке со странной кличкой «Смотри», которая была захвачена в плен солдатами федеральных войск, и почувствовал, как его сердце странно сжалось. Возможно, то была как раз она. Хотя он и не мог быть до конца в этом уверен...
Впрочем, встреча с Т'сала-та-комал-та-нама не прошла для Мартина даром. Девушка на свой лад пыталась учить его языку команчей — разговаривая с ним на языке жестов, она сопровождала движения своих пальцев и рук словами, которые произносила то шёпотом, то вполголоса. И эти слова невольно отложились в голове Мартина. Он с удивлением ощутил, что начинает потихоньку понимать язык команчей, который до этого, несмотря на все его титанические усилия, казался ему лишь набором каких-то странных, лишённых смысла и связи звуков. Чем больше он слушал команчей, тем лучше он понимал их. Вскоре его познания языка индейцев сравнились со знаниями Эймоса, а затем и превзошли его. Прошло некоторое время, и теперь уже Эймос обращался к нему за помощью в переводе.