— Красиво, правда? — Глухой голос чужаком вклинился в его мысли, и хан обернулся. Перед ним стоял дервиш в полосатом халате, конечно, не тот, другой, но тоже пожилой, с лицом, испещренным морщинами. Под слезящимся глазом выпукло белел шрам, крючковатый нос напоминал клюв орла, кружившего над вершиной.
Девлет Гирей моргнул, усмехнулся:
— Надо же! Много лет назад я повстречал на этом месте дервиша. Он произнес пророческие слова.
Старик пошевелил темными, будто выжженными губами.
— Я тоже умею предсказывать, — произнес он. — Тебя тянет на то место, где когда-то ты прятал саблю. Знаешь, что не найдешь ее, а все равно тянет.
— Где она? — затаив дыхание спросил Девлет Гирей, охваченный надеждой. — Скажи, где она, и я озолочу тебя.
Нищий хмыкнул.
— О ней мне ведомо лишь одно: она в московской земле. Поверь, эта сабля не принесет радости ни одному человеку, постоянно будет переходить из рук в руки. Только заполучив, от нее будут избавляться. А что касается золота… Золото имеет значение лишь для таких, как ты, — ответил он. — А для таких, как я… Что нам золото, если перед нами — весь мир! Мы свободные люди. Поверь, ни за какие деньги я не согласился бы поменяться с тобой местами. Мнение, что власть дает все, — заблуждение. Она не дает покоя и свободы. Разве ты свободен в своих желаниях?
Крымский хан потупил голову. Дервиш словно прочитал его мысли. Советники толкают в новый поход против Москвы, а у него нет ни желания, ни сил.
— Вот видишь. — Старик воспринял молчание как согласие. — Впрочем, мне про тебя все известно. Ты много сделал для укрепления своего ханства. Ты сжег Москву, и сабля тут ни при чем. Сейчас ты собираешься в новый поход против Ивана, не хочешь этого похода, но тебя подталкивают мирзы и князья. Лучше тебе не ходить на Москву.
Девлет Гирей опустил голову, глядя на белую землю.
— А если пойду? — тихо спросил он, словно прошелестел камыш.
— Пойдешь — проиграешь, — твердо произнес дервиш. — Не помогут тебе янычары султана. Сильнее окажется русское войско. Разобьют они твоих воинов, обратят в бегство, и все обвинят тебя в этом поражении. Сулейман любил тебя и все прощал, а Селим этого не простит. Ты умрешь в бесславии, презираемый султаном и своим народом.
Девлет Гирей почувствовал, как подкосились ноги, закружилась голова. Дервиш вовремя поддержал господина, иначе хан упал бы на каменистую почву.
— Что же делать? — прошептал он в склоненное над ним смуглое лицо старика.
Тот пожал плечами:
— Делать здесь нечего, хан. Придется идти и испить чашу, уготованную тебе судьбой, до дна. Береги своих воинов, господин.
Девлет Гирей закрыл глаза, чтобы не видеть кровавое солнце, слепившее его, а когда открыл, дервиша простыл и след. Лишь на белой пыли виднелись отпечатки его босых ног. Сев на выступавший из земли камень, крымский хан задумался. Он понимал, что дервиш сказал правду. Ни один стремившийся к власти человек не был свободен в своих желаниях, даже в любви. Ни один из крымских ханов не знал, что такое настоящая любовь. Были страсть к женщинам, интерес к детям. Но все это нельзя назвать любовью, потому что при первой надобности ханы убивали жен, наложниц, близких друзей, родных и даже детей. И бесславный конец царствованию — это расплата за жестокость. Что ж, надо встретить его с честью. Он поведет войско на Москву, как хотят его вассалы. Он примет позор и бесчестие, раз это заслужил. Тяжело вздохнув, он потрепал коня по густой гриве, с трудом влез в седло и помчался во дворец. Приехав, собрал совет и объявил, что наступление на Москву начнется летом.
— К чему вести лживые переговоры с Иваном? — заключил он. — Московский царь не собирается отдавать Казань и Астрахань и платить нам дань. Пусть же умоется кровью. Я скину его с престола и сам сяду на него. Коль появится возможность передать ему мои слова — передайте. Еду я в Москву на царство.
Он рубанул воздух иссохшей коричневой ладонью, и приближенные присмирели, увидев в его узких глазах огонь. «Решился, решился», — пробежал шелест по рядам. Девлет Гирей приказал готовиться к новому сражению. Где-то в глубине души гнездилась надежда найти саблю и обмануть судьбу. Благодаря помощи султана у него будет войско в сто двадцать тысяч, храброе, хорошо обученное. Устоит ли царь перед таким напором? Если снова удастся войти в Москву, будьте уверены, он, Девлет Гирей, уже не уйдет, сядет на трон и прикажет во что бы то ни стало отыскать саблю. Она уже успела обрасти дурной славой, и найти ее будет легче, чем обычно. После заката, когда зажглись масляные лампы, Девлет Гирей, как всегда, слушал молитвы. Он сидел в одиночестве на старинном персидском ковре, застилавшем пол внутренней галереи мечети, которую построил его дядя. Тусклые огоньки масляных ламп не могли разогнать тени, укрывшиеся возле стен. Он слушал то, что слышал много-много раз и знал наизусть.
— Да будет милостив Аллах всемилостивейший и милосердный к господину хану Девлет Гирею…
Последний звук замер в застывшем воздухе, словно оборвалась струна. Крымский хан тяжело поднялся и направился в свои покои.
Глава 39
Наши дни. Тульская область
Утром, наскоро позавтракав, они собрали рюкзаки. Женщина с тоской посмотрела на сарай, где они нашли временное, но все же прибежище, и содрогнулась, представив путь по болоту на карачках по жердям. К сожалению, избежать этого было невозможно.
— Потерпи, — перед уходом Ломакин еще раз посмотрел на карту — на всякий случай, хотя он уже видел ее даже во сне. — Мы минуем эту топь, выйдем еще на одно болото, довольно проходимое, которое приведет нас к реке. Как я и сказал, при хорошем движении мы к вечеру будем стоять на твердой земле.
— Хотелось бы верить, — Жанна бросила взгляд на футляр с саблей. — Интересно, стоишь ли ты того, чтобы из-за тебя погибали?
Ломакин усмехнулся:
— Знаешь, только сейчас подумал: за все дни нашего путешествия мы ни разу не взглянули на саблю. Выйдем к реке — рассмотрим ее как следует. А теперь в путь.
Вздохнув, он снова взял жерди и бросил их вперед. Повторяя за ним движения, Жанна радовалась, что у нее хватало сил и худо-бедно потихоньку они продвигались вперед. Не останавливаясь, беглецы к полудню миновали топь, и вода, украшенная, как кружевом, зеленой трясиной, скрылась из глаз. Растительность оставалась скудной, кочки обросли гривами густого, мелкого камыша и необыкновенно высокой, выше человеческого роста, осокой. Поверхность черной воды была подернута тонкой пленкой, словно от мазута, которая отражала солнце всеми цветами радуги. Жанна заметила водяных пауков: как заправские лыжники, они носились взад и вперед на своих длинных дугообразных ногах. В зарослях камыша кричали птицы, похоже, утки.
— Здесь уже знакомые тебе кочки, — успокоил ее Андрей. — Снова идем след в след. — Он ступил на кочку. — О, мне кажется, тут пройдет и стадо. Грунт довольно твердый. Не бойся. Вперед. Мы почти у цели.