Хранительница книг из Аушвица - читать онлайн книгу. Автор: Антонио Итурбе cтр.№ 83

Апрель принес в Биркенау дождь из хлябей небесных и еще один — в виде транспортов. Случаются дни, когда приходят сразу три поезда, битком набитых евреями, из вагонов которых на перроны лагеря изливаются потоки воды и людей. Дети возбуждаются, рвутся встречать поезда и дивиться на горы чемоданов и сумок, складываемых на перроне. Коробки и сумки с едой, которые дети разглядывают с вожделением в глазах и слюной во рту.

— Смотри, какой огромный сыр! — возбужденно кричит десятилетний мальчик по имени Вики.

— А вон там, на земле... похоже на огурцы!

— Боже мой, там целая коробка каштанов!

— Точно! Каштаны!

— Вот бы ветер докатил до нас один каштан! Я ведь не многого прошу — всего один! — И Вики начинает тихонько молиться. — Один, всего один, Боже всемогущий!

Пятилетняя малышка с чумазым личиком и спутанными, как мочалка, волосиками делает вперед пару шагов, но тут взрослая рука хватает ее за плечо, дальше не пуская.

— А что такое каштаны?

Мальчики и девочки чуть постарше оглядываются на нее и смеются, но тут же становятся серьезными. Малышка никогда не видела каштана, не знает вкуса ни жаренных на огне каштанов, ни ноябрьского пирога с каштанами. Вики думает, что если Бог услышит его мольбы и ветер донесет до него хотя бы один каштан, то он даст половину малышке. И тогда нельзя будет сказать, что она прожила жизнь, так и не узнав вкуса каштана.

Учителя же видят не пакеты с едой, а тюки человеческих тел, из которых охранники ударами формируют строй, чтобы подвергнуть жуткой процедуре, повторяемой с приходом каждого транспорта: разделить тех, кто будет выбрит, клеймен специальной татуировкой и брошен в грязное болото, чтобы работал, пока не сдохнет, и тех, кто будет немедленно уничтожен. Из-за ограды семейного лагеря шести- и семилетки время от времени отпускают шуточки по поводу новых узников, и трудно понять, на самом ли деле они насмехаются или притворяются безразличными друг перед другом по отношению к тому, что скоро произойдет, и это их собственный способ стать сильными и преодолеть сжимающую сердце тоску.

В первый вечер Пасхи, в самом начале апреля, семьи собираются за столом и приступают к чтению Агады, части Талмуда, где содержатся сведения об исходе евреев из Египта. Традиция требует, чтобы в этот день выпивались четыре бокала вина во славу Божию. Готовится Кеара — блюдо, на которое кладутся следующие продукты: Зроа (куриная ножка), Бейца (коричневое яйцо, символизирующее жестокосердие фараона), Марор (горькие травы или жгучая редиска как напоминание о горечи рабства в Египте), Харосет (сладкая смесь из тертых яблок, меда и орехов в память о цементе, который использовали евреи, чтобы сложить свои дома в Египте) и Карпас (веточка петрушки в чашке соленой воды как символ еврейской жизни, неизменно погруженной в слезы). Но самый главный элемент праздничного стола — это Маца, хлеб из бездрожжевого теста, от которого каждый из сотрапезников отламывает кусок. Последняя вечеря Иисуса с учениками была посвящена как раз празднованию Седера, и христианское причастие восходит именно к этому еврейскому ритуалу. Все это рассказывает Ота Келлер своим ученикам, и никто не пропускает ни звука: религиозные традиции и еда — священные для них темы.

Лихтенштерн добился своего: они смогут отпраздновать Пасху. Хотя им и не удалось достать всех нужных ингредиентов, чтобы отметить праздник в точности так, как предписывается традицией, все дети с нетерпением ждали того момента, когда старший по блоку выйдет из своей комнатки с фанеркой в руках, призванной изображать поднос. На нем в нужном порядке разложены косточка, которая могла бы быть частью цыпленка, яйцо, кусочек редиски и половник с соленой водой, в которой плавает какая-то травка.

Тетя Мириам добавила в утренний чай варенье из свеклы, чтобы создать иллюзию вина. Кроме того, на нее возложена обязанность замесить тесто для мацы. Вальтр, один из тех взрослых мужчин, что помогают с хозяйственными делами для жизнеобеспечения барака, смог раздобыть толстой проволоки и свернул ее спиралью, чтобы на ней можно было испечь хлеб. Дети как завороженные, не отрывая глаз, следят за всеми приготовлениями. В этом месте, где еда — это то, чего вечно не хватает, они с изумлением наблюдают за тем, как из горсточки муки и небольшого количества воды получается вкуснейший хлеб с таким пьянящим ароматом.

Чудо, да и только.

Именно по этой причине, хотя в дальнем конце барака малышня и шумит, играя в догонялки, их довольно скоро утихомиривают, и в воздухе повисает тишина, пропитанная мистицизмом.

Вот наконец и готовы все семь хлебов, которые кладут на стол, установленный в центре барака. Не так уж много для более чем трехсот ребятишек, но Лихтенштерн отдает распоряжение, чтобы каждый отщипнул себе по крошке — только чтобы почувствовать мацу на вкус.

— Это хлеб, который готовится без дрожжей, тот самый, который наши предки ели во время своего исхода из Египта, по пути из рабства к свободе, — говорит он им.

И все выстраиваются в цепочку, чтобы организованно подойти к нему и получить свою толику священного хлеба.

Потом дети вновь рассаживаются группами, каждая со своим учителем, и те рассказывают им историю исхода евреев из рабства египетского, пока дети едят свои кусочки мацы и пьют чай, преображенный в вино с помощью свеклы. Дита зигзагами, от группы к группе, ходит по бараку и слушает одну и ту же историю, рассказываемую разными голосами, в различных версиях; невероятную историю о долгом переходе через пустыню целого народа под предводительством пророка Моисея. Ребятам нравятся истории, и они внимательно слушают о том, как взошел Моисей на крутую гору Синай, чтобы приблизиться к этому грозно рыкающему Богу, и о том, как расступилось Красное море, чтобы по дну его смогли пройти люди. Скорее всего, это было самое неканоническое празднование Пасхальной вечерни за всю историю, совершаемое к тому же не вечером, а в полдень. И, конечно, не могли они съесть традиционного жареного барашка — у них нет вообще ничего, что можно было бы съесть. В качестве чрезвычайного дополнения к обычному рациону каждый ребенок получит половинку галеты. Но приложенные усилия и вера, с которыми отмечается праздник, придают этой церемонии особенную эмоциональность, несмотря ни на что.

Ави Офир собирает хор, с которым он уже несколько дней проводил репетиции, готовясь к празднику, и вот уже звучит, сначала робко, потом, расцветая, «Ода к радости» Бетховена. Поскольку в бараке, где одновременно находятся сотни детей, трудно что-то разучить в тайне от всех остальных, слова волей-неволей выучили все, и теперь даже те, кто не в хоре, тоже начинают подпевать, пока не образуется гигантский хор, в который сливаются несколько сотен голосов.

Поющие голоса вырываются за стены барака и несутся дальше, за проволочные ограждения. Работающие на дренажных канавах разгибаются на минуту, опираясь на свои лопаты, чтобы послушать...

Слушайте! Это дети, они поют...

В текстильной, а также в слюдяной мастерской, где производятся конденсаторы для электронных приборов и радаров, также на секунду приостанавливается работа, и люди непроизвольно поворачивают головы к источнику этой радостной мелодии, проникающей сюда, чудится, откуда-то из-за пределов концлагеря.