– Такие напоминания вовсе не нужны, память люди несут в себе.
У Евы не хватило терпения выслушивать эти философские рассуждения.
– Юрген, прости, но я жду звонка.
– От кого?
– Расскажу потом, спокойно, когда вернешься, ладно?
Юрген замолчал, и Ева воочию увидела перед собой его подозрительное лицо, потемневшие глаза, однако гордость не позволяла ему пуститься в расспросы. Юрген был ревнив, в этом Ева убеждалась уже несколько раз на танцах, когда ее приглашали другие мужчины. Но ей это льстило. Значит, она ему небезразлична.
– Ладно, тогда заканчиваем. Желаю тебе спокойной ночи.
Он действительно обиделся. Ева сказала:
– Да, завтра уже увидимся. Сладких снов.
Ева ждала, пока Юрген положит трубку, но он вдруг сказал:
– Кстати, мой отец и его жена хотят с тобой познакомиться. В пятницу мы идем ужинать. В «Интерконти». Согласна?
Ева была обескуражена, но радостно ответила:
– Да, конечно. А что ты им сказал?
– Что хочу на тебе жениться.
Юрген произнес эти слова странно холодно, но Еве было все равно.
– Да ну! И что? Что они сказали?
– Могу только повторить: они хотят с тобой познакомиться.
Юрген повесил трубку. Еве понадобилось некоторое время, чтобы осознать, что «прорыв», как она это называла про себя, наконец свершился. Страх, что Юрген еще может увильнуть, ушел. Шоорманы знают о ее существовании. Знают, что она невеста их сына. Ева громко позвала Пурцеля, поскольку больше обнять на радостях было некого. Но пес не показывался. Ева зашла в гостиную и встала на колени. Собака черным пятном с двумя блестящими глазами затаилась на своем обычном месте под диваном. При том, что Пурцель был хитер, больно кусался, когда этого никто не ожидал, он умел чувствовать себя виноватым.
– Ну давай, выходи, не оторву я тебе голову.
Пурцель не пошевелился, но Ева видела белки его глаз. Она протянула руку, медленно вытащила пса за ошейник и взяла его на руки. Снова зазвонил телефон. Ева вместе с Пурцелем пошла в прихожую и опять подняла трубку. На этот раз звонила Аннегрета. Она поговорила с заведующим отделением экстренной хирургии.
– Этот Кон, у него все в порядке.
Ева с облегчением выдохнула.
– Как здорово, потому что казалось, все очень плохо…
– Просто сотрясение мозга.
– Ты сможешь к нему зайти? У меня тут его шляпа…
– Его уже выписали. Он сам захотел.
– Что? Ах, ну да… Спасибо, Анхен, я так рада… Благодарю тебя…
Чпок. Аннегрета повесила трубку. Или связь оборвалась. Ева прижала к себе Пурцеля, который недовольно сучил ногами.
– Ну, что скажешь? Какой счастливый день!
Ева покрутилась с Пурцелем по прихожей и поцеловала его в жесткую, короткую шерсть.
– И я никому не скажу, что ты натворил. Обещаю.
Тут Пурцель клацнул, пытаясь укусить ее за щеку. Ева сбросила его на пол.
– Ты был и остаешься чудовищем.
* * *
В городской больнице сестра Хайде с коллегой повезли коляски с младенцами к матерям в женское отделение. Аннегрета осталась ухаживать за Михаэлем, у мамы которого из-за тяжелых родов не появилось молоко, а кормить малыша из бутылочки еще не было сил. В сестринской Аннегрета развела в стеклянной бутылочке четыре столовые ложки молочного порошка кипящей водой, достала из кармана халата стеклянный шприц, наполненный коричневатой жидкостью, медленно ввела его содержимое в бутылочку, закрутила соску и сильно потрясла. Зайдя в палату, она взяла Михаэля на руки и уселась с ним на удобный стул, стоявший у окна. Михаэль беспокойно мотал головой и прижимался ртом к ее халату. Аннегрета улыбнулась – ищет грудь. Приложив бутылочку к щеке, она проверила температуру суррогатного молока и поднесла соску малышу. Он тут же начал пить, сильно и равномерно, издавая булькающие звуки.
Аннегрета сверху смотрела на него, чувствовала маленькое теплое тельце, которое ей доверяло. Это был ни с чем не сравнимый покой, тяжелый золотой мед разлился по всему телу. Она забыла обо всем, забыла, что ходила к старшей сестре отделения экстренной хирургии, которую немного знала, справиться об Отто Коне. Забыла, что та провела ее по коридору в особое помещение, рассказывая при этом о трудном пациенте. Такой неухоженный. Дурно пахнет. Забыла, как старшая сестра открыла дверь в помещение без окон с крестом на стене. Там на носилках лежало покрытое белой простыней тело. Сломанное ребро проникло в легкое, объяснила сестра. Он не дышал уже, когда санитары грузили его на носилки. Аннегрета смотрела на Михаэля, который с блаженным видом пил из бутылочки, забыв, что сестра спросила ее: «Ты его знала?» Она забыла, как, подойдя к носилкам, увидела возле укрытых ног скудные пожитки. Потертый бумажник, откуда торчало несколько новеньких банкнот, расплющенные карманные часы, стрелки которых остановились на без десяти час, и две старые фотографии.
* * *
О том, что свидетель умер от последствий несчастного случая, Давид, собираясь уходить, узнал поздно вечером от зампрокурора. Они стояли в дверях кабинета и молча смотрели друг на друга. Радость от ареста аптекаря окрасилась горьковатым привкусом. Светловолосый попросил Давида взять на себя все формальности. В Будапеште у Кона не было никого, кто мог бы оплатить транспортировку тела. Значит, придется запрашивать департамент по погребению неимущих. Давид пообещал все устроить. Светловолосый смотрел, как стажер медленно идет по коридору и исчезает за стеклянной дверью. Он ничего не мог с собой поделать: он привязался к этому молодому человеку.
Давид вышел из здания прокуратуры, его омыл влажный вечерний воздух. Ноги вдруг стали страшно тяжелыми. Кон, скорее всего, умер, как раз когда они с фройляйн Брунс стояли возле него на коленях. А его душа тем временем отлетела и поднималась в небо. Или провалилась в канализацию. В зависимости от того, какие у кого представления о вечности. Давид устал, но в пансион ему не хотелось. Он повернул налево, к Сисси. Ее смена «У Сюзи» начиналась в десять, значит, у них больше часа.
После первой встречи Давид больше не ходил в это заведение, пробовал другие. И других дам. Но не так давно в холодном, тесном овощном магазинчике он покупал три апельсина, так как был простужен, а у него застряли в голове наставления матери о витаминах. Пока тепло закутанная продавщица в шерстяных перчатках без пальцев осторожно, будто это сырые яйца, укладывала фрукты в бумажный пакет, в магазин зашла худая и несколько грустная женщина. Она медленно сняла перчатки и стала отбирать картофель из ящика, внимательно осматривая каждую картофелину. Ногти у нее были покрыты ярко-красным лаком, не сочетавшимся с бесцветным обликом.
– Да они мерзлые!
– Послушайте, я торгую первоклассным товаром!
Женщина показалась Давиду странно знакомой. Расплачиваясь, он вспоминал, где ее видел. В доме культуры? В прокуратуре? Она не похожа на пожилых письмоводительниц. Или это уборщица? Женщина заметила его взгляд, повернулась к нему и приветливо поздоровалась. И тут он уловил слабый сладковатый запах. Сисси, с которой он спал. В которую он входил, в которую излил семя. Давид покраснел под цвет своих волос. Сисси улыбнулась, и на лице у нее образовалось множество мелких морщинок, которые он не заметил в темной комнате борделя.