Лестница в небо - читать онлайн книгу. Автор: Джон Бойн cтр.№ 75

– Будем здоровы, – сказал я, снова садясь, и мы сдвинули стаканы.

– Подумать только – я сижу и пью пиво с Морисом Свифтом, – ответил он, качая головой и улыбаясь.

– Меня просто удивляет, что такому молодому человеку, как вы, вообще известно, кто я такой, – сказал я. – Или что вы меня узна́ете при встрече. В последние годы я держусь более-менее в тени.

– Конечно, я бы вас узнал, – ответил он. – Я же читатель. Запойный. Всегда им был.

– Таковы очень немногие.

– Очень немногих интересует искусство, – произнес он, воскрешая во мне память о полузабытом разговоре много лет назад. Что-то подобное я сказал как-то раз Эриху, нет? Или он мне это сказал? С возрастом прошлое уже начало немного путаться, и за давностью лет теперь не всегда легко отделить голоса друг от друга.

– Так и есть, – сказал ему я, отстраняясь от прожитого. – Но отсутствие аудитории никогда не должно служить помехой настоящему художнику.

– Книги были моей страстью с самого детства. Дядя моего отца сам пописывал немного, а папа всегда работал в книгоиздании. Полагаю, это, должно быть, у меня где-то в крови.

– Да, вы упоминали о нем в письме, – сказал я. – “Рэндом-Хаус”, так? Он там редактор?

– Все верно.

– Художка или нет?

– Художка.

Я улыбнулся. Идеально.

– Именно поэтому, вероятно, мне и захотелось изучать английский в университете. Ваши книги я открыл для себя, когда мне было всего лет тринадцать-четырнадцать, и они произвели на меня громадное впечатление.

– Рановато для моих книг, – сказал я.

– Ну, из детских я вырос очень быстро, – ответил он. – Диккенса читал в десять. Книги про сироток преимущественно.

– Этому была какая-то конкретная причина? – спросил я.

– Нет, у меня было очень счастливое детство. Мне просто нравились книги о тех детях, которые живут на свете сами по себе. И до сих пор нравятся.

– Ладно, – сказал я. – А ваш курс вам по душе?

– Весьма, – с энтузиазмом ответил он. – Мне нравится исследовать писательские жизни. Стараться установить связи между их произведениями и тем, что в то время происходило в мире. Иногда такого очень мало, но гораздо чаще этих связей громадное количество, намеренны они или же нет. Вот что меня всегда завораживало в ваших романах.

– Как это? – спросил я.

– Ну, в “Двух немцах” вас нет вообще, но там, конечно, довольно много чего основано на Эрихе Акерманне…

– Лишь отчасти, – сказал я; старая рана чуть приоткрылась. Я терпеть не мог, когда люди рассматривали мой дебют в таких примитивных понятиях. В конце-то концов, я написал эту книгу. Каждое слово на каждой странице было моим. – Я просто взял то, что он мне рассказывал, и…

– Нет, это мне известно, – ответил он, перебив меня. – Но требуется много мастерства на то, чтобы взять чью-нибудь историю и выстроить из нее что-то. Я имею в виду, что там нет ничего такого, что отражало бы вашу жизнь, – только его. В “Доме на дереве” есть, я думаю, а вот в “Соплеменнике” нет. Как и в двух последующих романах.

– С этим я б согласился, – произнес я, впечатленный тем, насколько он проницателен. Что ни говори, “Дом на дереве” остался единственным моим изданным романом, который был по сути своей полностью моим, поэтому естественно, что мальчик заметил в нем нечто личное.

– А потом, с “Брешью” и “Сломленными”…

– Вы пишете диплом? – спросил я, перебив его. – Обо мне? Верно?

– Таков план, – ответил он, кивнув. – Я уже давно над ним работаю. Анализирую каждый роман и стараюсь выстроить связи между ними.

– Это лестно, – сказал я. – Не думал, что окажусь в университетской программе.

– Ну так вас в ней и нет, – ответил он как-то резковато, мне показалось. – Это область моих частных исследований.

– О, – сказал я, развеселившись от собственного себялюбия. – Полагаю тогда, из моего поколения в ней никого и нет пока.

– Один-два есть, – сказал он.

Я примолк и отхлебнул пива из стакана.

– Вот как? – спросил я. – И кто же?

Он назвал несколько человек, большинство – не намного старше или младше меня. Упомянул и Дагласа Шёрмена, обошедшего меня с Премией в тот год, когда в короткий список попал “Соплеменник”, и я ощутил легкий пинок себе в солнечное сплетение.

– Эту знаю, – сказал я, когда он упомянул одну романистку, которую я особенно презирал за то, что она сделала головокружительную карьеру за последнее десятилетие или около того; писала она в самом деле интересные романы. – Ну или знал, по крайней мере.

– Правда? – переспросил он, вытаращившись на меня.

– Да, мы вместе читали много раз. На фестивалях, знаете. – Это неправда. Читали мы с нею всего лишь раз, но я отчего-то ощущал труднообъяснимое желание пустить мальчику пыль в глаза.

– И как она?

– О, она ужасна, – ответил я и не сходя с места изобрел историю про то, как она нагрубила каким-то юным помощникам на фестивале – довела юношу, едва выросшего из коротких штанишек, до слез за то, что он принес ей красного вина, а не белого.

– Вот те на, – произнес Тео. – А раньше мне ее произведения очень нравились.

– Ну, ими по-прежнему можно наслаждаться, – отметил я, толком и не понимая, чего ради во мне вспыхнула такая нужда принижать писательницу, которая никогда мне не сказала и не сделала ничего дурного. – Лишь одно то, что она не очень приятный человек, не отменяет ценности ее книг.

– Наверное, – сказал он и скривился. – Но когда я слышу такие истории, мне после них хочется только одного – никогда больше не читать этого человека. Не стоит встречаться со своими героями лицом к лицу, не так ли? Не то чтоб я с нею встречался, конечно, но вы же меня понимаете. Они вас всегда подведут.

– Надеюсь, что я – нет, – сказал я. – А студенческая жизнь вам подходит?

– Сейчас да, – ответил он, кивая и делая глоток из бокала. – Мне нравится учиться. Мне нравятся обсуждения, какие у нас возникают. И мы на курсе довольно неплохо ладим.

– И все у вас там желают стать писателями? – спросил я.

– Кое-кто – да, – сообщил он мне. – Некоторые просто заполняют несколько лет, пока не придумают, что делать в жизни дальше.

– А вы? – спросил я. – Я знаю, вы говорили, что не хотите писать романы, но я, видимо, отнесся к этому слишком скептично.

– Я правда не хочу, – сказал он. – И никогда не хотел. Я люблю художественную литературу, но у меня не так устроен мозг, чтоб создавать свою. То есть я довольно неплохо умею писать, кажется. Но только сочинения и что-то им подобное. Публицистику. Я б никогда не сумел сочинить рассказ или роман. Мне бы нипочем не удалось изобрести сюжет, понимаете? Таким даром меня просто не наделили.