– Настоящий, – ответил ты с улыбкой. – Полный фраз, абзацев и глав.
– Ну какой же вы молодец, – сказал он. – А вы нам расскажете, о чем он, или это государственная тайна?
– Я решил взяться за что-нибудь поистине оригинальное, – произнес ты. – Зверюшки, которые не умеют разговаривать. Как в реальной жизни, знаете? Нет, я просто шучу, Гэрретт. Не злитесь так. Если вы не возражаете, я сейчас не стану излагать вам весь сюжет. Сможете прочесть, когда выйдет, если захочется. Я прослежу, чтобы мой издатель прислал вам экземпляр. Но давайте пока обо всем этом не будем. У кого-то же день рожденья, да? Тогда надо праздновать.
И мы отпраздновали. А когда вернулись к себе в квартиру, отпраздновали еще раз – вдвоем. Празднование это омрачилось лишь слегка, когда ты спросил, о чем это говорил Джордж накануне утром, когда сказал о подаче заявления на работу, и я вынуждена была сообщить тебе, что подумываю, не остаться ли в УВА. Но ты сказал, что нет, нам важно будет вернуться в Лондон, когда выйдет твоя книга, и тебе предстоит вариться в самой гуще.
– Я уверен, ты найдешь себе там и другую преподавательскую работу, – сказал ты. – Насколько можно судить, ты, вероятно, отыскала свое истинное призвание в классе.
– Спасибо, – ответила я, хотя, жизнью клянусь, сама не понимала, за что тебя благодарю.
7. Март
Когда я проснулась утром в тот вторник, откуда мне было знать, что все, ради чего я трудилась с самого детства, все мои мечты и честолюбивые замыслы, какие проникли мне в душу, – все к вечеру окажется у меня украдено?
Если оглядываться, это кажется ироничным, но я помню, как открыла глаза навстречу солнцу, лившемуся сквозь шторы, и ощутила ошеломляющее довольство. Несколькими днями раньше я дописала свой роман и теперь наконец была готова показывать его редактору. В отличие от тех времен, когда я завершила “Страх”, который ты подтолкнул меня показать агентам, несмотря на все мои сомнения в его достоинствах, в этот раз я была умеренно уверена и даже выбрала роману название – “Соплеменник”. Я знала, что над ним еще нужно поработать, но, чувствовала я, не так чтобы чересчур. К концу учебного года он точно будет готов, как я и собиралась изначально, когда мы приехали в Норидж.
Неделя уже сложилась воодушевляющая. Двумя днями раньше Питер Уиллз-Буше продал твою рукопись за ошеломительные четыреста тысяч фунтов одному из самых престижных издателей в Лондоне, и ее теперь рассматривали пять американских издательств. К моему удивлению, ты в последние дни вел себя тише обычного – не так бурлил, как на твоем месте радовалась бы я, и меня беспокоило, что отстраняешься ты из-за тревоги или ощущения, что все слишком быстро вернулось в свою колею.
Вставая с кровати, я слышала, что ты в душе; я открыла окно яркому ясному утру и на миг высунула голову наружу, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Однако при этом неожиданно живот мне скрутило спазмом, и я едва успела добежать до кухонной раковины – меня вырвало. Минуту-две я подержала голову над фаянсом, пока тошнота не утихла. Меня потряхивало; я села за кухонный стол, лбом уперлась в ладонь. Кожа была скользкой от пота, и мгновение спустя я коснулась своего живота, а затем ощутила болезненность в грудях. Симптомы были мне известны слишком уж хорошо; я уже бывала беременна четыре раза, никуда не денешься. И сейчас была беременна в пятый раз.
Голову мне одновременно затопили противоречивые мысли. Как это повлияет на издание обеих наших книг? Нет, это я неискренне. Мне интересно, как это повлияет на издание моей книги. Доношу ли я ребенка до срока или потеряю его точно так же, как потеряла других? Где мы будем жить? Мне нравился Норидж, хотелось остаться в университете, но если б я даже смогла убедить тебя, что нам лучше здесь, а не в Лондоне, мы б никак не могли остаться в маленькой квартире со сломанной лестницей. Нелепа сама мысль о том, чтобы пытаться спускать и подымать коляску по ней несколько раз в день. Это убьет и меня, и ребенка. Нам придется подыскивать что-то другое.
Когда ты вышел из душа, уже полностью одетый, я ничего тебе об этом не сказала – только бессловесно пробралась мимо тебя в ванную.
– Идит? – позвал меня ты, вероятно удивившись моему молчанию. – С тобой все в порядке?
– Отлично, – ответила я, не оборачиваясь. Лицо у меня, наверное, по-прежнему оставалось бледно и влажно от пота. – Просто в туалет очень хочется, не более того.
Когда я приняла душ и оделась, ты уже ушел, оставив на подушке записку, что тебя не будет весь день, а увидимся мы вечером. Никаких упоминаний о том, куда ты пошел, но я предположила, что в библиотеку в центре города. В последнее время ты подолгу просиживал там, редактируя и переписывая свой текст. Слишком об этом я не задумывалась, пока ходила в аптеку в конце нашей улицы за тестом на беременность и потом несла его домой.
Полоска посинела. Полоска у меня всегда синеет. Я невероятно фертильна – оба мы, на самом деле, – вот только моя негостеприимная матка, как ее описывала моя гинекологиня, по-прежнему оставалась нам врагом.
– Дай ей жить, пожалуйста, – тихонько произнесла я, не уверенная, к кому обращаюсь – к Богу, моей матке или самой Вселенной. – Позволь мне эту сохранить.
И отчего-то я была абсолютно уверена в тот миг, что ребенок выживет и мы будем семьей.
Позже, когда в дверь позвонили, меня и удивило, и раздосадовало то, что снаружи стояла Ребекка. В Норидже она меня навещала впервые, и, само собой, заблаговременно позвонить и предупредить, что приезжает, она не позаботилась.
– Я на самом деле не в гости, – сказала она, усаживаясь и сбрасывая с сиденья на пол студенческие рукописи, как будто они были чем-то никчемным.
– Похоже, что как раз в гости, – сказала я. – В смысле, ты же здесь, в конце концов.
– Нет, я проездом. У меня утром была встреча в Кингз-Линне, и когда я возвращалась домой через Норидж, решила заглянуть и сообщить тебе, до чего ты ужасная у меня сестра.
– Великолепно, – сказала я, ощущая, как у меня опускается сердце, и жалея, что у нас над дверью нет видеокамеры, которая позволяет видеть, кто там пришел, прежде чем впускать их в дом. – Тебе налить кофе, пока ты не пустилась перечислять все причины, или так начнешь, всухую?
– Нет, кофе мне бы не хотелось, – ответила Ребекка. – А если б и да, за ним я бы пошла в кофейню.
– Ну, у нас есть одна в конце улицы, – сказала я.
– Я бы отправилась туда, потому что ты меня, вероятно, отравишь. – Она откинулась на спинку и смерила меня взглядом, как будто пыталась что-то вычислить в уме. – Даже не знаю, что я тебе такого сделала, – сказала она.
– Правда? – переспросила я; этот разговор уже успел меня утомить. – Ни малейшего понятия? Когда ты оглядываешься на свое детство, никаких звоночков не слышно?
– Я была такой заботливой и любящей сестрой. Всегда внимательно относилась к твоим нуждам.
– Не смеши меня. Ты относилась ко мне жутко с того самого дня, как я родилась.