– Но так и есть.
– Тогда, быть может, надо вас познакомить кое с кем из моих, – произнесла Алисса.
– К чему? – спросил я. – Мы с Оскаром скоро уйдем на войну. Нам повезет, если доживем до встречи 1940 года. Я не хочу тратить то немногое время, что мне осталось, на то, чтобы произвести впечатление на какую-нибудь девку.
На столик опустилось молчание. Улыбка Алиссы совсем погасла, а Оскар воззрился на меня так, будто ушам своим не верил, что я произнес подобное.
– Я просто реалист, – продолжал я, не в силах смотреть никому из них в глаза. – По всему Берлину и так открывают все больше и больше призывных пунктов. Через год нам исполнится восемнадцать, и на что нам тогда надеяться?
– Пусть открывают где им вздумается, – сказал он. – Я ни в один из них не пойду.
– Оскар! – произнесла Алисса.
– Но это так.
– Оскар, – повторила она уже тише, и в голосе ее прозвучало предупреждение.
– Вы это о чем? – спросил я.
Они переглянулись, и Алисса наконец пожала плечами.
– Вы должны держать это при себе, Эрих, – сказала она.
– Что держать при себе? Что происходит?
– Мы намерены скоро отсюда выбраться, – сказал он. – Планируем жить где-нибудь в другом месте.
– Но где? В другой части Германии?
– Нет, конечно. Вообще не в Европе.
Алисса глянула на свои часики и покачала головой.
– Мне пора, – сказала она. – Надо брата из школы забирать. Увидимся позже, правда, Оскар? Ты придешь на ужин?
– Конечно, – ответил он. – Буду в шесть.
– Эрих, приятно было с вами познакомиться, – прибавила она, вставая и надевая летнее пальто. – Но прошу вас, поговорите о чем-нибудь другом, ладно? О чем-нибудь веселом. Сегодня у Оскара день рождения все-таки.
Я кивнул и проводил ее взглядом.
Какой-то звук снаружи заставил нас выглянуть в окно. Алиссу остановил высокий рыжий эсэсовский часовой и подманивал ее к себе.
– Что там такое? – нахмурившись, спросил Оскар.
Часовой что-то сказал ей, и она сунула руку в карман за документами, вручила их ему, и он у нее их взял, долго ее разглядывая, прежде чем перевести взгляд на сами бумаги.
– Я туда выйду, – сказал Оскар, вставая, но я тут же схватил его за руку.
– Нет, – произнес я. – Погоди. Пусть идет своим чередом.
Он помедлил, и мы с ним смотрели, как часовой перелистнул документы, затем снял перчатки, медленно протянул руку и провел пальцем по лицу Алиссы. Я увидел, как он улыбнулся, и распознал в его глазах желание.
– Вот мудак, – прошипел Оскар, и мне уже пришлось его удерживать изо всех сил.
– Если ты сейчас туда выйдешь, накличешь бед на вас обоих, – сказал ему я, приблизив губы к его правому уху. – Еще минута – и он, вероятно, ее отпустит.
Он немного расслабился, и, как я и предсказывал, часовой наконец вернул ей документы, и она продолжила свой путь, лишь раз встревоженно глянув в нашу сторону.
– Ну? – спросил я, когда она ушла и мы снова сели. Я видел, в какой ярости мой друг; никогда прежде не замечал я такого сильного чувства у него на лице. – Так в чем дело? Ну не можешь же ты и впрямь уехать из Германии.
– Придется, – ответил он.
– Но почему?
– Из-за Алиссы.
– А что с ней не так?
Он нервно огляделся и, хотя столики вокруг нас пустовали, понизил голос еще больше.
– Я тебе это говорю лишь потому, что ты мой друг, – произнес он. – Дай слово, что никому больше не скажешь.
– Даю, – ответил я.
– Алисса – не такая, как ты и я, – сказал он. – Ты же Нюрнбергские законы читал, правда?
– Конечно.
– Она мишлинг первой степени. У нее двое прародителей – евреи, – добавил он, чтобы стало яснее. – И двое – немцы.
– Так ну и что? Сам фюрер же сказал, что мишлингов первой степени арестовывать не будут.
– Нет, Эрих, он сказал, что их не будут арестовывать “пока”, но их судьбу он решит после того, как мы выиграем войну. А это может случиться всего через несколько месяцев после ее начала. И кто знает, сдержит ли он вообще слово? Всего мгновение спустя он может передумать, и Алиссу тогда у меня отберут. Как и всю ее семью. Евреев уже депортируют и отправляют в трудовые лагеря. Я слышал, некоторых даже расстреливают.
– И из-за этого ты намерен бросить и свой долг, и отечество?
– А у тебя никогда не бывает чувства, – спросил он, наклоняясь ко мне еще ближе – так, что лица наши едва не соприкоснулись, – что это отечество нас бросило?
– Нет, – сказал я ему, слегка отстраняясь, ощущая в себе одновременно злобу, пустоту и ненависть. – Нет, такого я не чувствую вообще.
– Вы ощутили ненависть? – спросил Морис.
От истории, которую я ему рассказывал, его отделяли пятьдесят лет, и сидел он в гостиничном номере в Нью-Йорке. Волосы его почти высохли и выглядели прилизанными. На тарелке ничего не осталось, нож и вилка лежали рядом; Морис в упор смотрел на меня, а я глядел на силуэты небоскребов за окном.
– Но ненависть к кому? – продолжил он.
– К Алиссе, конечно, – ответил я, вновь поворачиваясь к нему. – Я ненавидел эту девушку всеми фибрами своей души. По-моему, ни к кому больше никогда не питал я такой ненависти, ни до, ни после. Она собиралась отнять у меня Оскара.
– Но он же ее любил. И ощущал ту опасность, что ей грозила.
Я покачал головой.
– Мне было все равно, – сказал я. – Я видел только свою утрату и то, что предстоит от нее страдать.
Несколько мгновений мы ничего не говорили, а потом Морис встал, вытащил из гардероба какую-то одежду и сказал, что идет в ванную переодеваться. Я тоже встал и сказал ему, что мы с ним увидимся позже – быть может, на ужине. Уходя, я слышал, как в раковину льется вода из кранов, и заметил на полу его ранец – тот лежал там же, куда он его бросил раньше. Я поднял его и положил на кровать, и при этом из него выскользнула книга; я взглянул на ее название.
То был последний роман Дэша Харди, и я раздраженно закатил глаза. Зачем он читает этот мусор? – спросил я себя. По прихоти я открыл титульный лист и отчего-то вовсе не удивился надписи, которую там обнаружил. “Морису, – гласила она, – с моей нежнейшей любовью”.
Дату он тоже поставил. Должно быть, подписал книгу тем же утром – когда Морис уходил из его квартиры.
7. Амстердам
В моем рекламном расписании оставался лишь один город, но я раздумывал, приглашать ли мне с собой в эту поездку Мориса. Его всевозрастающая заносчивость начала меня утомлять, но еще больше ранило то, что он установил некую связь с Дэшем. И все же, несмотря на всю мою обиду, я по-прежнему не мог выкинуть его из головы, мне отчаянно хотелось снова его увидеть, даже сильнее обычного, потому что эта поездка стала бы завершением наших совместных дней. Поэтому я забронировал ему билет, и, хоть Морис не позвонил в ответ и не написал, назначенным вечером он в прекрасном настроении появился в гостинице “Амстел”.