Майя Плисецкая. Богиня русского балета - читать онлайн книгу. Автор: Елена Обоймина cтр.№ 27

Битые три часа ерунду говорят, меня обличают. Пусть выступит, требуют. Я губы сжала, молчу. К концу и вовсе ушла, надоели.

Но две полные сценические репетиции ”Лебединого” провожу. Перед началом третьей – опять Цабель:

– Репетирует Карельская. Вы не едете. Это решено» («Я, Майя Плисецкая»).

Конечно, читать это все горько и обидно – обидно за балерину, достояние и гордость нашего искусства, которая своими успехами на сцене заслуживала совсем другого отношения. Не хамского, по крайней мере.

Римма Карельская, будучи на пару лет младше Плисецкой, пришла в Большой в 1946-м так же после Московского хореографического училища. Была она девочкой из Калуги, с довольно деревенским, небалетным личиком. В театре Карельской повезло: она попала в класс Марины Семеновой, отличного педагога, которая исправила многие недостатки в танце своей ученицы. Сделав неплохую карьеру в Большом и став солисткой балетной труппы, Карельская между тем танцевала не столь много заглавных партий – гораздо чаще ей доверяли вторые. От некоторых ролей она, по ее собственному признанию, сама решительно отказывалась по причине страха перед высокими и сложными поддержками, преследующего ее с училища. По этой причине участие в некоторых балетах современного репертуара (таких как «Каменный цветок», «Ромео и Джульетта», «Легенда о любви», «Спартак») для нее было невозможным.

На гастроли в Англию в 1956-м Римма Карельская поехала, имея в послужном списке, в отличие от Плисецкой, лишь две главные партии – Одетту-Одиллию и Раймонду. Звания заслуженной артистки РСФСР, а тем более народной, как у Плисецкой, у нее тогда еще не было. Эти звания Карельская получила много позже, в 1960-е годы, так и не став в итоге народной артисткой СССР. То есть по всему выходило, что это птица, так сказать, более низкого полета, чем прима Плисецкая. Что совершенно соотносится с тем, что мы видим на кадрах кинозаписей с ее участием. Да, эта балерина с хорошей школой отличалась чистотой исполнения, но до яркой индивидуальности и артистичности Плисецкой, ее особенного блеска ей было далеко. Позднее Римма Клавдиевна стала замечательным балетмейстером-репетитором и послужила Большому театру на этом поприще вплоть до 2007 года.

Что касается нашей героини, то часть труппы Большого пробовала вступиться за нее в той давней истории с английскими гастролями. Коллективное письмо в защиту Майи Плисецкой с просьбой включить ее в гастрольную поездку в числе прочих подписали Галина Уланова, дирижер Юрий Файер. Оно не возымело действия…

«До того затравили, – признавалась много позже Майя Михайловна в своей книге, – что я ни дня тогда без мысли о самоубийстве не жила. Какую только дорогу на тот свет предпочесть, раздумывала…

Читатель пожмет плечами: подумаешь, шесть лет за границу не выпускали. Да и только. Делов-то. Расхныкалась, слабонервная. В тюрьму не посадили, танцевать не запрещали, на приемы звали, титулами жаловали, заработок был, одевалась по моде… Чего еще надо?..

Не хочу быть рабыней… Когда приглашают в гости и мне это интересно, – пойти хочу, поехать, полететь… Голову гнуть не хочу и не буду. Не для этого родилась…»

И действительно не гнула голову. В тот памятный 1956 год, когда Большой театр успешно открыл лондонский сезон, в Москве кроме Плисецкой осталась внушительная команда невыездных: кто с женой не вовремя разошелся, кто смелый анекдот рассказал, на кого соседи «стукнули»… Ну не столь важно. Между тем в Лондоне с нетерпением ожидали именно Плисецкую. Балерину во избежание скандала объявили… больной. Ей постоянно звонили из английского посольства, справлялись о здоровье и даже предлагали помощь…

И Майя Михайловна решила продемонстрировать миру, как на самом деле «болеют» советские артисты. Собрав оставшуюся труппу, она предложила показать «Лебединое озеро» в Москве. Почему бы нет? Недальновидные театральные чиновники дали на это свое согласие. Правда, после этого балерине неожиданно позвонила сама Екатерина Алексеевна Фурцева – будущий министр культуры, а тогда – член Политбюро:

– Майя, нам надо повидаться, посоветоваться. По-женски. Ваш завтрашний спектакль обсудить. Приходите ко мне к пяти сегодня. На первый подъезд ЦК, на Старую площадь. Пропуск вам выписан. Не забудьте паспорт взять. До встречи.

Вечером Плисецкую встретила в своем кабинете миловидная, статная женщина средних лет с усталой улыбкой, аккуратно причесанная и в строгом сером костюме.

В дальнейшем они не раз пересекутся, эти две знаменитые представительницы советской эпохи, не раз будут говорить по душам. «Ее нельзя писать одной краской. Черной. У Екатерины Алексеевны – множество оттенков», – заметит в своей книге Плисецкая.

– Так вот вы какая, наша прославленная балерина… – сказала Фурцева.

Они проговорили часа полтора – обо всем на свете, по словам Майи Михайловны.

Но главная нить разговора прослеживалась четко: необходимо что-то сделать эдакое, чтобы завтра не было успеха.

– Я могу, Екатерина Алексеевна, только одно, – ответила балерина. – Не танцевать вовсе…

Но у Фурцевой был наготове иной план.

– Вы должны обзвонить всех своих поклонниц и поклонников, – сказала она. – Объяснить, что будет иностранная пресса. Возможна политическая провокация. Это во вред нашей с вами социалистической Родине…

Екатерина Алексеевна Фурцева (1910–1974) – советский государственный и партийный деятель. Первый секретарь Московского городского комитета КПСС (1954–1957). Член Президиума ЦК КПСС (1957–1961). Секретарь ЦК КПСС (1956–1960). Министр культуры СССР (1960–1974)

– Могу не танцевать, Екатерина Алексеевна… – упрямо повторила балерина.

…Такого громкого успеха «Лебединого» не было больше ни разу ни до того «опального» спектакля, ни после, свидетельствовали очевидцы. После закрытия занавеса началось настоящее светопреставление. Зал аплодировал стоя. Люди в штатском оттаскивали громко выкрикивающих «браво» от барьеров лож, выталкивали в фойе. Зрители бурно сопротивлялись…

«Большего успеха в ”Лебедином” на мою долю за жизнь не выпадало. Может, лишь в далекой Аргентине было позднее что-то схожее. Но без политической окраски. Тамошняя публика царски щедра на овации…

С самого начала, на мой выход – после прыжка, когда я в первой лебединой позе в четвертой позиции застываю (стоп-кадр), – зал взорвался экстатическими приветственными аплодисментами. Сквозь их водопад проникали слога криков: ”…ра-а-во”, ”ави-и-и-иссимо”. Что-то еще на “А” и ”О”…

Добрую минуту, а то и две (бездвижная минута в театре – целая вечность) – застыла, пальцем не пошевельну. Аплодисменты, крики – вот это да! – усиливаются. Наконец оживаю, подымаюсь. Пошел спектакль…

После адажио выходила «на поклон» шесть раз. После вариации – четыре. И дальше весь балет такие же цифры (по дневнику их привожу). Я совсем не устала, даже потинки не выпало, так как отдыхала на поклонах всласть, восстанавливая дыхание до самого нормального. А что было в конце актов и после последнего закрытия занавеса – описать невозможно. Шквал. Шторм. Извержение Везувия.