– Я не могла в это поверить, – тихо произнесла она. – И не верила, пока не пришлось переместить булавки на фартуке, поскольку я поправлялась.
– Ты сказала кому-нибудь?
– Нет. Я отгоняла от себя эту мысль, стараясь сосредоточиться на других делах.
– Почему?
– Я была испугана и не хотела, чтобы родители узнали об этом. – Она тяжело вздохнула. – Я молилась о том, чтобы это было неправдой.
– Ты помнишь, как рожала ребенка?
Кэти обхватила руками живот, как бы вновь испытывая жгучую пронизывающую боль в пояснице и животе.
– Частично, – ответила она. – Помню боль и то, как сено кололо мне спину… но есть промежутки времени, о которых я совсем ничего не помню.
– Какие у тебя были тогда ощущения?
– Я была напугана, – прошептала она. – Очень напугана.
– Ты помнишь самого ребенка? – спросила Элли.
Ребенка она помнила так хорошо, как будто его образ запечатлелся на внутренней стороне ее век. Крошечное, очаровательное существо, не намного больше ее ладони, которое сучило ножками, хрипело и тянулось к ней.
– Он был такой милый. Я взяла его на руки, потерла ему спинку. Я ощущала под кожей его тонюсенькие косточки. Его сердце билось прямо у меня под ладонью.
– Что ты собиралась с ним сделать?
– Не знаю. Наверное, отнесла бы его к матери, нашла бы, во что его завернуть, чтобы он согрелся… но я заснула.
– Ты отключилась.
– Да.
– И продолжала держать ребенка на руках?
– О да, – ответила Кэти.
– Что случилось после этого?
– Я проснулась. Ребенок пропал.
– Пропал? – Элли подняла брови. – Что ты подумала?
Кэти сжала руки.
– Что это был сон, – призналась она.
– Были какие-то доказательства противоположного?
– Моя ночная рубашка была в крови, и немного крови осталось на сене.
– Что ты сделала?
– Пошла на пруд и помылась, – ответила Кэти. – Потом вернулась к себе в комнату.
– Почему ты никого не разбудила, не вызвала врача, не попыталась отыскать ребенка?
– Не знаю… – Ее глаза наполнились слезами. – Надо было. Теперь я это знаю.
– Что произошло, когда ты проснулась на следующее утро?
Кэти провела ладонью по глазам.
– Было такое ощущение, что ничего не изменилось, – отрывисто произнесла она. – Если бы все выглядело немного по-другому, если бы я плохо себя чувствовала, может быть, я не… – Голос ее замер, и она отвела взгляд. – Я подумала: а может, я все это выдумала, что со мной ничего не случилось? Мне хотелось в это верить, потому что тогда мне надо было бы беспокоиться о том, где ребенок.
– Ты знала, где ребенок?
– Нет.
– Не припоминаешь, что куда-то его отнесла?
– Нет.
– Не припоминаешь, что в какой-то момент проснулась с ребенком на руках?
– Нет. Когда я проснулась, его уже не было.
Элли кивнула:
– Ты планировала избавиться от ребенка?
– Нет.
– Ты хотела избавиться от ребенка?
– Нет, когда его увидела, – тихо произнесла Кэти.
Теперь Элли стояла всего в одном шаге от цели. Кэти ждала ее вопрос, ждала, чтобы произнести слова, ради которых пришла сюда. Но, чуть заметно покачав головой, Элли повернулась к присяжным.
– Благодарю вас, – сказала она. – Вопросов больше нет.
По правде говоря, Джордж был разочарован. Он ожидал от Элли Хэтэуэй в прямом допросе ее клиентки больше блеска, но она не сказала ничего особенного. И, что более важно, свидетельница тоже. Кэти Фишер сказала то, что все от нее ожидали, и ничто не объясняло отказа, представленного Элли утром в кабинете судьи.
Он улыбнулся Кэти:
– С добрым утром, мисс Фишер.
– Можете называть меня Кэти.
– Тогда, Кэти, давайте продолжим с того места, где вы только что остановились. Вы заснули с ребенком на руках, а когда проснулись, его уже не было. Той ночью вы были единственной свидетельницей происходящего. Так скажите нам, что случилось с ребенком?
Кэти зажмурила глаза, из уголка глаза выкатилась слеза.
– Я его убила.
Джордж замер. С галереи донесся изумленный ропот, и судья постучала молотком, призывая к тишине. Повернувшись к Элли, Джордж вопросительно воздел руки. Та сидела за столом адвоката едва ли не со скучающим видом, и он понял, что для нее это не было сюрпризом. Встретившись с ним взглядом, она дернула плечами.
– Вы убили своего ребенка?
– Да, – пробормотала Кэти.
Он уставился на девушку, сидящую на свидетельском месте. Вид у нее был побитый и несчастный.
– Как вы это сделали? – (Кэти покачала головой.) – Вы должны ответить на этот вопрос.
Она обхватила себя руками:
– Просто я хочу все сделать правильно.
– Погодите. Вы только что признались в убийстве своего ребенка. Я прошу рассказать нам, как вы его убили.
– Простите, – всхлипнула она, – не могу.
Джордж повернулся к судье Ледбеттер:
– Подойти?
Судья кивнула, и Элли подошла к кафедре, где уже стоял Джордж.
– Что происходит, черт побери?! – сердито спросил он.
– Мисс Хэтэуэй?
Элли подняла бровь:
– Ты когда-нибудь слышал о Пятой поправке, Джордж?
– Опоздала, – сказал прокурор. – Она уже взяла на себя вину.
– Не обязательно, – холодно произнесла Элли, хотя оба понимали, что она бессовестно лжет.
– Мистер Каллахэн, вы отлично знаете, что свидетель вправе в любой момент воспользоваться Пятой поправкой. – Судья повернулась к Элли. – Тем не менее ее следует попросить об этом, озвучив название.
Элли бросила взгляд на Кэти:
– Она не знает, как это называется, Ваша честь. Просто она не хочет больше об этом говорить.
– Ваша честь, мисс Хэтэуэй не вправе говорить за свидетеля. Если я не услышу, как обвиняемая официально ссылается на Пятую поправку, то не приму этого.
Элли закатила глаза:
– Можно мне поговорить с клиенткой?
Она подошла к свидетельскому месту. Кэти дрожала как осиновый лист, и, к немалому своему стыду, Элли поняла, что это отчасти объясняется тем, что девушка ждет от нее гневной тирады.
– Кэти, – тихо начала она. – Если не хочешь говорить о преступлении, тебе нужно лишь сказать по-английски: «Я ссылаюсь на Пятую поправку».