Вздыбленная Русь - читать онлайн книгу. Автор: Борис Тумасов cтр.№ 65

— Нет, владыка, уж лучше чужой, но королевской крови, чем свой, ровня нам, перед каким гордая выя не изогнётся. Аль Шуйский нам не урок?

Понял митрополит: ни он, ни патриарх не помешают боярскому решению, надобно время.

Неожиданно зашёл к Филарету Салтыков, тучный, лик одутловатый. В тесной келье двоим едва развернуться. Поклонился, сказал:

— Благослови, владыка.

Из-под нависших бровей Филарет смотрел на гостя, почти догадываясь, зачем тот явился.

— Здрави будь, князь. Садись.

Сам уселся напротив, дождался, когда заговорит Салтыков:

— Владыка, не попусту пришёл я к тебе, о судьбе плачусь, какую уготовил нам Васька Шуйский.

— Не кощунствуй, князь Иван.

— Я ль кощунствую?

— Слова твои от гордыни!

У Салтыкова губы дёрнулись, рот искривило:

— Тебе, владыка, не понять ли такого? Не претерпел ли глумления от Годунова? Меня в гордыне винишь, может, и так. Но ты, владыка, за одеянием митрополита укрылся, а мы в нелюбви у царя нонешнего. И брат твой, Иван Никитич, такоже!

— О чём намерен глаголить мне, князь? Только ли это?

— Владыка, умоли патриарха, он властью, Богом данной, пусть поможет свести с престола Шуйского и слово за Владислава замолвит.

— Нет, не склонить к тому патриарха, и воля его непреклонна.

От гнева побагровел Салтыков:

— Откажется? Заставим и сана лишим!

Филарет посохом пристукнул:

— Князь Иван, не забывайся, ты в обители святой!

— Владыка, не отделяйся от нас! И не этот посох по тебе, а патриарший! Вам, Романовым, выше летать надобно!

Насупился Филарет:

— Всё в руце Божьей.

— Прости, владыка, коли речь моя дерзка. Оглянись вокруг, до чего довели землю российскую! Кому спасать её?

— Но не латинянину!

— Седни латинянин, завтра нашей веры.

Задрав рыжую бороду, вышел из кельи.

Послал Станислав Жолкевский в Москву, отай, грамоты к Салтыкову и митрополиту Филарету, просил поторопить бояр: сами-де просили королевича на царство...

А из Калуги пробирались в Москву посланники самозванца. Несли «прелестные» письма, в каких именем царя Димитрия требовал самозванец открыть ворота города, дабы сел он на родительский престол...

Зрело в стрелецкой слободе недовольство. Стрельцы говорили не таясь:

— Царь Василий нас не милует, иноземцев честит, а своим служивым только посулы.

Грозили:

— Забыл Шуйский, как в Тушине иноземцы царя Димитрия берегли, насилу в Калуге отдышался. Надобно нам царя Димитрия вернуть!

— А и что, вернём!

Стрельчихи бранились непотребно. Им, стрельчихам, приторговывать нечем. Как жить?

Испугались стрелецкие начальники: ну как взбунтуются? Принесли жалобу в Стрелецкий приказ. Два дьяка, один к одному, чахлые, плешивые, бородёнки редкие, уткнулись в бумагу, загундосили:.

— Доложим боярину.

Боярин Стрелецкого приказа немедля побежал к Шуйскому. Забеспокоился Василий: этак и до возмущения недалече, на кого тогда и опора? Стрельцы — воинство государево!

Повелел Шуйский на Боярской думе отписать по городам государства Российского, в каких ляхи и литва да самозванец не властны, дабы собирали и слали на Москву стрелецкое жалованье, а крестьяне везли в город стрелецкий хлебный припас...

Успокоились стрельцы, но ненадолго.

Никак не уразумеет Артамошка, отчего у него на душе муторно. И другим то заметно. Не узнать в нынешнем Акинфиеве былого весёлого правдоискателя Артамошку. Будто сломала его жизнь, устал, ох как устал в поисках счастья. Надолго уходил в лес, искал покоя. Как-то набрёл в лесу на дивную поляну: кустарник, несколько берёзок и ручей, чистый, прозрачный. Присел Артамошка на траву, спиной к дереву прислонился, ноги в лаптях вытянул. Высоко в небе кучерявились облака, тишина, только птицы поют. Покой. Но для него ли? Сколько помнит, всегда жил в коловерти, кутерьме. В Клементьеве тоже не отыскал покоя. Пелагею встретил, мечтал семьёй обзавестись, но она заявила: минет три года со вдовства, тогда и речь заводи.

Два лета ещё ожидать, срок немалый, всяко может случиться. Вон как смерть по земле гуляет...

В пору, когда Артамошка с Хлопкой ватажничали, они с товарищами на помещиков страх наводили; с Болотниковым не Только на бояр, но и на самого царя поднялись, а нынче ватажники разбоем промышляют, да ещё именем царя Димитрия. С ляхами и литвой заодно.

Намедни наскочили в Клементьево и давай по избам шастать. Артамошка атаману сказал:

— Ежели, ядрён корень, царь. Димитрий велит мужикам обиды чинить, то такой государь крестьянину не надобен.

Накинули ватажники петлю Акинфиеву на шею, подтащили к дереву, но вздёрнуть не успели, выручили клементьевцы...

Из кустарника выпорхнула горлинка, перелетела в чащу. Артамошка с сожалением подумал, что всякая тварь Божья род продолжает, но не всякому человеку то дадено. Вот ему, Акинфиеву, судьбой уготовано бобылём век коротать...

В молодые лета подобные мысли не лезли в его голову, но теперь нередко задумывался он о старости и смысле жизни. И не смерть страшила, а немощь и одиночество. И готов был Акинфиев укрыться за монастырскими стенами. В послушничестве видел избавление от мирской суеты.

Вспомнил, как звал его игумен остаться в лавре. Прав был Иоасаф. Пойти, поклониться ему, остаться в монастыре навсегда и отмолить грехи, какие тяжкими веригами опутали его, спасти мятущуюся, грешную душу...

Заняв Можайск, Жолкевский ожидал известий из Москвы. Накануне отписал ему князь Вяземский, что у бояр всё готово и скоро скинут Шуйского.

Из Можайска направил коронный гетман загон к Волоколамску, а к Серпухову готовился Гонсевский.

Месяц не слезал Жолкевский с седла и теперь, поселившись в остроге, в покинутом воеводском доме, давал покой своему немолодому телу.

К вечеру, когда коронный умащивался на широком ложе, готовясь ко сну, пришёл гетман Гонсевский. Зевая, Жолкевский заметил:

— Этот пуховик ещё не остыл от воеводы Шуйского. Но князю Дмитрию нечего тревожиться: в Москве я не стану делить его перину с княгиней Катериной. Мою застоявшуюся кровь разгорячит молодая боярыня.

— Але по мне, ясновельможный пан коронный, сгодится и княгиня, с приправой в три кулявки доброй сливовицы...

— Завтра, вельможный гетман, ты пойдёшь к Серпухову, но с самозваным цариком Димитрием ни в какие уговоры не вступай. На Москве королевичу Владиславу место царское.