По деревянной скрипучей лестнице Шеин поднялся на верхний ярус сторожевой башни. Через прорези бойниц вольно гулял сквозняк, рвал полы плаща, теребил бороду. За спиной Шеина стрелецкий голова проворчал:
— Незваные гости. Вишь, петушатся. Ну да бог не выдаст — свинья не съест.
— Караулы усиль, Сидоркин, да пушкарям от пушек не отлучаться. Повелеть бабам костры жечь и воду кипятить. А стрельцов наизготове держите. Со дня на день на приступ полезут, вражьи дети.
— Стрельцы, Михайло Борисович, и ночами кафтаны и сапоги не стягивают, одемши и в постель укладываются.
— Они своё отоспались со стрельчихами, отмиловались, нынче службу исполнять час настал.
Навалившись животом на каменный выступ, Шеин свесил голову. Лежал долго, потом поднялся, глянул в глаза стрелецкому голове:
— Говоришь, гости незваные? Так мы их так и потчевать станем. А посему надо нам, Сидоркин, наизготове быть, дабы недруги нас врасплох не застали.
Смоленск пробудился в тревоге. Печально отзвонили колокола к заутрене. На той стороне Днепра, за дальним лесом, догорала заря, багряная, холодная. Порывистый ветер гнал тёмную волну, будоражил воду.
Рассвет коронный гетман Жолкевский встретил в седле. В сопровождении десятка гусар он в который раз объезжал смоленские укрепления. Через зрительную трубу всматривался в городские стены и башни, рвы и палисады, В зелени деревьев и кустарников — пепелища пожарищ, редкие уцелевшие домики посада. Высятся за стенами церковные купола. Жолкевскому известно о городе всё: и сколько стрельцов, и где какая толщина стен, как называют башни и сколько орудий в Смоленске. Задолго выведал гетман.
Миновав огневой наряд, Станислав Жолкевский направил коня к угловой башне. Ещё в первый раз коронный обратил внимание на ров с пологими стенами, заросли — доброе укрытие.
Из-за леса выскользнул край солнца, брызнуло лучами на золото куполов и крестов. Зрительная труба выхватывала то один кусок стены, то другой: прорези бойниц, пушки, кованые ворота. Чуть задержался взгляд на Грановитой башне и тут же уполз...
Нет, нелегко будет овладеть Смоленском. Слова Сигизмунда вспомнил, когда пересекли рубеж. Он сказал Вишневецкому:
— Князь Адам, царь Димитрий, взяв в жёны пани Марину, обещал вашему тестю Смоленск. Я позволяю вам первому вступить в город...
Жолкевский поморщился, ум опытного воеводы подсказывал: Смоленск надолго прикуёт коронное войско. Пока тепло, куда ни шло, но в метель и морозы? Король с канцлером отсидятся в Варшаве, а ему, коронному, оставят все ратные заботы...
Со стены пальнуло орудие, закучерявилось белёсое пороховое облачко, и, взрыхлив землю, неподалёку от Жолкевского упало ядро, закружилось. Коронный гетман повернул коня, поскакал к королевскому шатру.
Блёклый рассвет проник в избу. Андрейка приподнял голову, прислушался. Варварушка и Дарья ещё спали. Стараясь не шуметь, спустился с полатей, вышел во двор. Небо очистилось от звёзд, начиналось тёплое утро, хотя и минула первая неделя осени. Лист на дереве висел всё ещё зелёный, сочный. Набрав сена и подложив коню и корове, Андрейка сел на старый пенёк, подумал, что сегодня надобно заняться крышей, подправить стропила и перекрыть свежей соломой: старая от дождей и времени почернела, сгнила.
Деревня, где прижился Андрейка, в пять дворов и малолюдна, мужиков с ним всего трое: он, дед Кныш и кривой Пантелей. Дворы жердями обнесены от дикого зверя — в огородах шалят.
Шестнадцатое лето Андрейке, но горя помыкал — иному на жизнь хватит, но Бог послал ему в радость Варварушку. С ней хозяином себя почувствовал. Всей деревней, сообща, они жали рожь, вязали её в снопы, ставили в суслоны. Рожь уродилась славная, пахучая. По спелой ржи доцветали кровяные маки, синели, ровно глаза у Варварушки, васильки.
Несколько дней назад снопы свезли на гумно и обмолотили. Глухо стучали над деревней цепа и висела колючая пыль. Было весело и радостно.
Трудно достался Андрейке первый хлеб. Болела с непривычки спина, усталость валила с ног. Впервые вкусил Андрейка от нелёгкой крестьянской доли, но не разочаровался, появилось удовлетворение, чувство собственной значимости и самоутверждения.
По подсчётам Дарьи, зерна им должно хватить до нового урожая и молоко будет, зима не страшна. А как выберут время, заготовят ягоды, грибы.
И Андрейка в который раз подумал: «Хорошо, что остался в деревне: и жена добрая, и нет нужды по миру скитаться...»
Астраханцы шли левобережьем Волги, усмиряя непокорных инородцев, силой приводили их к присяге царю Василию. Для устрашения вершили скорый суд и расправу... За Васильсурском повстречали орду Варкадина. Картечью и дробью рассеяли стрельцы черемисов, а дворянская конница прижала бегущих к Волге. Рубили черемисов беспощадно, тех, кто искал спасения, стреляли и в реке топили.
Опережая астраханцев, неслась по Поволжью чёрная молва, и, угоняя табуны, поспешно снимая юрты, откочёвывали в места более безопасные поволжские народы.
Два Стрелецких приказа Шереметев послал в Нижний Новгород, а сам ещё задержался в Казани: приводил к покорности казанских татар. Не успел завершить, как снова поднялись на смуту черемисы, послали в Тушино к самозванцу просить взять их под свою защиту.
Спешно переправившись на правый берег Волги, князь Фёдор Иванович Шереметев кинулся к Чебоксарам.
Как ни торопил Скопин-Шуйский воевод, но громоздкое войско, обрастая в пути новыми отрядами, продвигалось к Москве медленно. В Твери неожиданно взроптали шведы. Князь Михайло ко сну изготовился, когда, звеня доспехами, в горницу ввалился предводитель свеев Делагарди.
Скопин удивлённо поднял глаза:
— Аль случилось чего?
— Рыцари требуют денег, — сказал Якоб. — Пока не получат, воевать отказываются.
У князя от гнева лицо потемнело. О ропоте свеев Скопину-Шуйскому уже донесли, но чтобы вот так взбунтоваться!
— Свей, получат расчёт, когда разобьют самозванца и очистят московскую землю от воров.
Делагарди возразил:
— Без денег рыцари не двинутся к Москве. Они не хотят быть обманутыми. Либо здесь, либо нигде, и тогда рыцари возвращаются обратно.
И удалился. А князь Михайло задумался. Он, конечно, уведомит Василия, но казна пуста с той поры, когда самозванец обложил Москву. И Скопин-Шуйский решил слать гонцов на Белое море в Соловецкий монастырь и в монастыри Великого Устюга — поклониться, дабы прислали деньга.
Усмирив черемисов и разорив их становища, князь Шереметев вступил в Нижний Новгород. От перевоза в гору поднимались стрельцы, за ними казаки атаманов Микулина и Износкова, прогарцевали арзамасские дворяне со своим предводителем Фёдором Левашевым. Громыхая по бревенчатой мостовой, сытые упряжки тащили разного боя пушки, шла утомлённая длинным переходом орудийная прислуга, шагали отряды даточных людей, катился обоз.