Вздыбленная Русь - читать онлайн книгу. Автор: Борис Тумасов cтр.№ 22

На исходе 1608 года из галицких мест по санному первопутку добрался в Тушино Григорий Петрович Шаховской, «всей крови заводчик». Не успел князь из саней выбраться, от дороги в себя прийти, как дворецкий самозванца, князь Звенигородский, из захудалого черниговского рода, сообщил, что государь Димитрий князя Шаховского пожаловал чином боярским...

Вслед за Григорием Петровичем прикатили в Тушино и другие Шаховские...

Пришёл Шаховской на Думу, окинул быстрым взглядом палату и усмехнулся в бороду: ну чем тебе не Дума в Кремле, разве что палата не Грановитая. Так же жмутся к двери дворяне думные и дьяки: Ванька Чичерин, Дениска Сафронов, Петруха Третьяков — покинули московские приказы, к самозванцу переметнулись...

А князья и бояре вдоль бревенчатых стен на лавках, каждый на своём месте, по породе сидят, в шубах и шапках горлатных, на посохи склонились. Черкасский, Салтыков-Морозов, Троекуровы, Ярославские, Сицкий... В самом углу — жалованные Лжедимитрием в окольничие Федька Киреев и Михайло Молчанов. Задрал бороду Михайло, глаза наглые, будто и не убивал он жену и сына Бориса Годунова... Шаховскому ли не знать, что этого самозванца, второго Лжедимитрия, Молчанов в Речи Посполитой сыскал!..

Разные дороги привели князей и бояр на службу к самозванцу. Бояре Борятинский, Засекин и ещё трое-четверо переметнулись в надежде получить новые чины и деревни. Иван Годунов подбил владимирцев на измену, мстя Шуйскому за унижения. Плещеевы не могли забыть, как Василий Шуйский с другими боярами-заговорщиками убил их родственника Петра Басманова... А вот у него, Григория Петровича Шаховского, с Шуйским свои счёты. Сделавшись царём, Василий послал Шаховского на воеводство в Путивль. Здесь Григорий Петрович поднял мятеж против Шуйского. Разгорелась целая крестьянская война. Только ненависть к Шуйскому держала Шаховского рядом с холопами. Князь Григорий Петрович признал главным воеводой бывшего холопа Ивана Болотникова...

Шаховской убеждён: многие из тех, кто здесь, на Думе, покинут самозванца, едва заколеблется власть Лжедимитрия, воротятся к Василию, в Москву, как это уже проделал князь Роман Гагарин.

Нет, у Шаховского с Шуйским мира не будет, пока тот сидит на царстве.

На Думе князь Григорий Петрович молчал, слушал, о чём бояре судят. Вяземский Семён оправдывался, почему восставших черемисов покинул. Потом говорили о долгом топтании под Троице-Сергиевой лаврой. Самозванец хмурился, не перебивал. Поговорили бояре, замолкли, повернулись к Лжедимитрию: о чём тот сказывать станет?

Он заговорил:

— Ты, князь Семён, противу нашего желания поступил. Тебе бы всех инородцев единить и Нижний Новгород брать, а ты же, не побитый, прибежал, хвост поджавши...

Самозванец подозвал дьяка Лопухина:

— Сапеге и Лисовскому отпиши, малое усердие они кажут. Троице-Сергиева лавра Заволжью и Северу голова, да и Москве воодушевление. Старцы лавры города и села противу нас возмущают. И ещё отпиши, дьяк, пускай Сапега будет в готовности, когда Скопин-Шуйский из Новгорода на Москву выступит, перекрыть ему дорогу...

Устюг Великий не присягнул царю Димитрию. Призвали устюжане вологодцев и галичан «стоять заодно».

Выступили ополченцы к Костроме, и костромчане отреклись от присяги самозванцу. Соединившись с галичанами, они направились к Ярославлю. Им навстречу Сапега послал отряд хорунжего Стравинского, а в это время вологодский воевода Ларион Монастырев выбил тушинцев из Пошехонья и Данилова.

Получив о том известие, Лисовский снялся из-под Троице-Сергиева монастыря, оставив у лавры Сапегу, и с двумя тысячами казаков и тремя ротами гусар переправился через Волгу, разбил дружины вологодцев и галичан, занял Кострому и Галич с уездами. Его казаки оказались в Поморье.

В ожидании нападения Вологда и Тотьма укрепляли остроги, рубили засеки, выставляли заставы, собирали остатки ополченцев.

А в Нижнем Новгороде едва одну орду отбросили, как от Балахны двинулся отряд казаков, даточных людей и детей боярских атамана Тимохи Таскаева, готовых стоять за царя Димитрия, а от Мурома против нижегородцев выступил князь Семён Вяземский со стрельцами и частью инородцев.

Нижегородский воевода Андрей Алябьев со стрельцами и дворянскими ополченцами занял Балахнинскую дорогу и, разбив атамана Таскаева, вступил в Балахну. Не дожидаясь подхода Вяземского, Алябьев выступил ему навстречу и в бою на Муромской дороге одолел князя Семёна. В сёлах Ворсле и Павлове нижегородский воевода круто расправился с тушинцами: кого топили в Каме, иным головы рубили или на кол сажали, а Тимоху Таскаева и князя Вяземского повесили у стен муромского острога на страх бунтовщикам.

Из Замосковья тянулись в Тушино длинные обозы. Под тяжестью разной снеди жалобно скрипел санный полоз, а настырные шляхтичи разъезжали по деревням и сёлам, требуя ещё и ещё на государя Димитрия Ивановича. Да не только провизии, но и денежного довольствия, красного пития и меховой рухляди.

Мужики роптали, бранили нового царя, какой на ляхов и литву старается, народ российский данью непомерной обложил. Собираясь отрядами, они нередко встречали шляхтичей вилами и топорами.

По этому поводу гетман Ружинский заявил на тушинской Думе:

— Мы, Панове, должны быть твёрдыми и знать: москаль подчиняется только силе, а посему надо слать загоны. Эскадроны гусар доставят нам всё, что потребуем. Без жалости казнить холопов.

Шаховской прервал Ружинского:

— Князь Роман забывает, злить русского мужика опасно.

— О дьявол, разве у нас не найдётся верёвок?

Лжедимитрий прервал:

— Мы отправим в Ярославль нашего стряпчего, дабы у гостей и иных людей торговых лавки с товарами опечатал да контроль за денежным сбором и натурой учинил. А старосте усвятскому Яну Сапеге не топтаться бы под монастырём, монахов обратав, а Вологду взять. Нам известно: на вологодской пристани амбары ломятся от всяких товаров. Из Сибири навезли шкур соболиных, лисиц чёрных и иного зверья.

Паны покидали палату толпой. Ружинский говорил громко:

— Я, Панове, всегда знал о богатстве Московии, но такого не представлял. О, что будет в Москве! Нет, ясно вельможные Панове, мы вернёмся в Речь Посполитую, и в наших больших карманах будет звенеть злато, и тогда круль... да что там круль, сам чёрт нам сват.

В самом начале зимы, когда снег ещё не укрыл землю, услышали в лавре: ляхи к угловой башне подкоп ведут! Вызвались охотники на ночную вылазку, прокрались вдоль стены. Так и есть, от леса копают. Присмотрелись: два караульных похрапывают. Подкрались, оглушили. Акинфиев с Берсенем втащили бочонки с порохом, подожгли фитиль и, пока он тлел, успели укрыться под своды монастырских ворот.

Грохнул взрыв, и высоко взметнулось пламя, столб земли и брёвна. Тут же из лавры выбежала сотня стрельцов, ударила по вражескому обозу...

Только к рассвету унялся переполох в стане Сапеги, а стрельцы вернулись в лавру, угнав несколько телег, груженных разным припасом.