Паруса и пушки - читать онлайн книгу. Автор: Александр Бушков cтр.№ 10

Очень скоро начались и судебные процессы. Первым подсудимым оказался Нортумберленд (что было, в общем, логично, потому что он всю эту кашу и заварил). Председательствовал в суде епископ-канцлер Гардинер, а представителем королевы стал, обратите внимание, тот самый герцог Норфолк, былой гонитель Марии. Положительно, Мария была ничуть не злопамятна.

Поначалу Нортумберленд защищался энергично и умело. Он категорически отказался признать себя виновным в государственной измене. Твердил, что он не изменник и не заговорщик – он просто-напросто в качестве своего рода душеприказчика скрупулезно выполнял все написанное в «Законе о престоле», скрепленном Большой государственной печатью и подписанному, как видите, господа, всеми членами Тайного Совета, а вдобавок более чем сотней епископов и вельмож. Сделать королевой Англии леди Джен Грей – не его злонамеренная выдумка, а предсмертная воля короля Эдуарда. Какой же он в таком случае государственный изменник?

C юридической точки зрения он был совершенно прав – действительно, налицо была недвусмысленно выраженная королевская воля, так что никаких заговоров герцог, собственно, не плел. Поворчав, судьи все же обвинение в государственной измене сняли. Однако выпускать Нортумберленда живым они не собирались. И пошли со своих козырей, заявив: «Закон о престоле», конечно, подлинный, в этом никто не сомневается, но «Акт о престолонаследии» «главнее», потому что утвержден парламентом – а «Закон» не утвержден. И Нортумберленду с его опытом государственного деятеля следовало это знать и выполнять тот закон, который законнее. И, чуть поразмыслив, приговорили Нортумберленда к смертной казни как «предателя» – была в английской юриспруденции и такая формулировка, под которую очень многое можно было подвести… Удобная такая формулировка. Можно сказать, универсальная.

Вот тут Нортумберленд окончательно расклеился. Упал на колени перед епископом Гардинером и стал слезно молить: пусть у него отберут все на свете, пусть заставят жить хоть в мышиной норе – но пусть оставят жизнь. Гардинер холодно ответил, что он тут в одиночку ничего не решает и, коли уж суд коллективно и единогласно вынес приговор, так тому и быть.

(Я не могу отделаться от впечатления, что в глубине души Нортумберленд не верил ни в бога, ни в черта – так боятся смерти только атеисты. Если он был все же верующим – цеплялся так за жизнь оттого, что всерьез подозревал, куда попадет после смерти за все свои художества. Мне очень хочется верить, что именно туда он, сволочь, и попал…)

Приговор уступал зверством процедуре казни за государственную измену, но все же не отличался голубиной кротостью. Нортумберленда следовало повесить (до смерти), вырвать у мертвого сердце и бросить «предателю» в лицо, а труп четвертовать. Мария приговор не утвердила, предписав простое отсечение головы.

Казнили Нортумберленда публично, при большом стечении народа, на Тауэр-Хилл, Тауэрском холме за пределами Тауэра, обычном месте казней того времени. Уже взойдя на эшафот, Нортумберленд выкинул неожиданный финт, закричал в толпу: он ни в чем не виноват, поскольку стал жертвой неких не названных герцогом по именам «подстрекателей». А что до религии – он, Нортумберленд, всю жизнь был тайным католиком, в чем боялся признаться вслух при прежнем зверском протестантском режиме. Но теперь, перед лицом смерти, он открывает свою истинную веру и призывает всех присутствующих перейти в католичество.

Совершенно непонятно (не только мне, но всем, кто до меня об этом писал), чего Нортумберленд рассчитывал этой выходкой добиться. Разве что высказываются предположения, что он надеялся таким путем получить помилование. Если так, просчитался. Никто и не озаботился сообщить королеве о заявлении Нортумберленда – его просто попросили без особой вежливости заткнуться и не задерживать палача…

В общем, Нортумберленд был не более чем плагиатором – идею насчет юной королевы-марионетки он не сам придумал, а позаимствовал у бывшего друга Сомерсета. И кончил как Сомерсет. И черт с ним. За Сомерсетом при всех темных сторонках его натуры и многочисленных грехах все же числится одно доброе дело: по каким-то своим причинам он искренне стал выступать против огораживаний. И даже пробил в парламенте закон, который предписывал: все возведенные к настоящему времени изгороди снести, отнятую землю возвратить общинам – с крупным штрафом для нарушителей, чувствительным даже для богатых лордов.

Вот только этот закон так и остался на бумаге, потому что затрагивал интересы слишком многих богатых и влиятельных людей. Никто и не подумал его выполнять, никто не был оштрафован даже на медный грош. А настоять на выполнении закона не мог даже, казалось бы, всесильный лорд-протектор, регент и дядя короля Сомерсет – против него выступила бы вся землевладельческая элита Англии, а такую схватку и Сомерсет бы не выиграл. Но он, по крайней мере, хотя бы попытался сделать что-то хорошее – а Нортумберленд в подобном никогда не был замечен. И это все о нем. Я с превеликим облегчением расстаюсь с этим прохвостом, запутавшимся в собственных интригах так, что они, собственно, его и задушили – а палач («в белом мясницком фартуке», как вспоминали современники) был только орудием…

Следом под судом оказались леди Джен Грей, ее муж Гилфорд Дадли и два его брата, Генри и Амброуз. Всех четверых с ходу обвинили в государственной измене. Что было форменным юридическим беззаконием. Строго говоря, их вообще не следовало судить – за что? Если леди Джен и играла какую-то роль в событиях, то насквозь пассивную, а ee муж не совершил вообще ничего, и уж совершенно непонятно, при чем тут Генри и Амброуз. С ними просто-напросто хотели разделаться. Как язвительно напишет потом Чарльз Диккенс, «леди Джен Грей обвинили в измене за посягательство на корону (которого, собственно, с ее стороны и не было. – А.Б.), мужа ее – за то, что он был ее мужем». Ну, а Генри и Амброуз, надо полагать, угодили под суд как «члены семьи врага народа».

Леди Джен – или ее муж – могли бы повторить те аргументы, с помощью которых добился снятия обвинения в государственной измене Нортумберленд. Но откуда такая хитрость и знание юридического крючкотворства у «книжной девочки» шестнадцати лет и Гилфорда Дадли – юнца немногим ее старше? Впервые в жизни столкнувшись с бездушной и жестокой судейской машиной, молодые люди явно оробели и совершенно растерялись – все четверо, не приведя никаких аргументов в свою защиту, послушно признали себя виновными в государственной измене…

Всем четверым вынесли смертный приговор – но королева Мария его не утвердила, отложив исполнение на неопределенное время…

Больше всех повезло лорду Генри Грею, отделавшемуся легким испугом. У него с давних пор была стойкая репутация, как выразились бы политкорректные американцы, «человека альтернативного интеллекта». А проще говоря, круглого дурака. Таким он и был – дурак по жизни. В событиях «девяти дней» он не принимал ни малейшего участия – кто бы доверил этому дураку что-то мало-мальски серьезное? Однако, если бы хотели расправиться и с ним, судей это обстоятельство не остановило бы – в конце концов, Генри и Амброуз Дадли тоже не принимали в событиях ни малейшего участия – но пошли под «вышку» как «государственные изменники». Вероятнее всего, лорда спасла его репутация – все понимали, что этот дурак совершенно не опасен ни с какой стороны. Так что судьи, поворчав, записали в протокол, что Грей был «неосмысленным орудием» Нортумберленда (как оно, в общем, и обстояло в реале) и велели убираться к чертовой матери или куда там ему удобнее. Обрадованный лорд упрашивать себя не заставил и припустил из суда так, что только пятки сверкали.