Потерянные цветы Элис Харт - читать онлайн книгу. Автор: Холли Ринглэнд cтр.№ 37

Чем больше Джун пыталась утешить ее, тем сильнее Элис злилась. Она отбивалась руками и ногами и царапала руки Джун. Она сражалась что было сил, противясь сильному телу Джун, своей жизни в Торнфилде, удаленности от океана. Она сражалась против травли в школе и против издевок над ней и Огги. Она брыкалась и кричала, выражая свой протест тому, что людям приходится умирать. Она билась против того, что нуждалась в помощи Гарри, что ощущала привкус печали в стряпне Кэнди и слышала слезы в смехе Твиг.

Единственное, чего хотела Элис, – это вырваться и убежать вниз по реке, прыгнуть в воду и уплыть далеко-далеко, назад к берегу океана. Домой к маме. К теплому дыханию Тоби на ее щеке. К ее столу. Туда, где ей было место.

Выбившись из сил, она расплакалась. Как бы она хотела никогда не приезжать в Торнфилд, где все было не тем, чем казалось. Как бы она хотела никогда не входить в сарай отца.

Из всех возможных вариантов того, как Элис могла бы узнать о жизни ее родителей в Торнфилде, этот Джун ожидала менее всего: они рассказали ей сами. Но вот перед ней фразы, которые каждый из них оставил своей рукой: тут Агнес тренируется писать свою будущую фамилию, там Клем рассказывает о том, чему суждено произойти. До приезда Элис Джун думала, что упаковала все свидетельства об Агнес и Клеме в коробки, которые она увезла в город и хранила в арендованном складском сарае. Ей не пришло в голову обшарить книжные полки в звонарне.

Когда Элис совсем обессилела, Джун отнесла ее вниз в ванную, где уже ждала Твиг с горячей ванной. Джун старалась не смотреть Твиг в глаза. Она ни за что не произнесла бы этого вслух – это было не в стиле Твиг, – но Джун все равно слышала: У прошлого есть занятная способность пускать побеги.

Джун поспешно проскользнула мимо кухни, где Кэнди подогревала на плите молоко для Элис, и прошла прямо в свою спальню. Она плотно закрыла за собой дверь. Шкатулка из орешника стояла на кровати, где она ее и оставила. Она осторожно окинула ее взглядом.

В то утро, когда у Элис случилась паническая атака и Джун умчалась на своем грузовике, она действительно доехала до школы и записала туда Элис. Но большую часть времени она провела в складском сарае, утешаясь воспоминаниями и реликвиями прошлого. А когда она оттуда вышла, чтобы ехать домой, она прихватила с собой ореховую шкатулку, объясняя себе этот поступок тем, что ее содержимое еще понадобится, когда у Элис будет день рождения.

Она сидела над шкатулкой и разглядывала тонкую резьбу по дереву, думая о том, сколько часов, должно быть, Клем потратил на эту работу. После стола, который он вырезал для Агнес и который теперь стоял в звонарне у Элис, это была работа, которой Клем гордился больше всего. Он умело обращался с семенами и цветами, но по-настоящему незаурядный талант он проявлял, когда вырезал сны из поваленных деревьев. Он закончил шкатулку незадолго до того, как ему исполнилось восемнадцать; тогда, будучи еще мальчишкой, он думал, что сможет выстругать свою душу из древесины орешника и стать мужчиной.

По боковине крышки с одной стороны шли изображения Рут. На одном она была с полными пригоршнями семян, а у ее ног росли цветы. На другом – она в профиль с большим животом. А на последнем она уже была гораздо старше, спина ее ссутулилась, а морщинистое лицо выражало умиротворение, она сидела у реки с цветами в руках, а на отмели перед ней виднелась тень гигантской трески. На другом боку крышки была изображена Уоттл с малышкой Джун на руках и короной из цветов на голове, за ними виднелся дом и расстилались поля цветов. В центре шкатулки Клем вырезал себя с безликим мужчиной за спиной. С одной стороны от Клема стояла Джун, широко улыбаясь, вся на виду. С другой стороны приближалась девочка, неся веточки акации.

Так Клем видел себя – центром истории Торнфилда. Вот почему, напомнила себе Джун, он сделал то, что сделал: покинул ферму вместе с Агнес, услышав разговор Джун с Агнес о том, что не ему достанется Торнфилд. По сути, ее сын слышал, как мать говорит девушке, которую он любил, что считает его недостойным.

Джун потянулась за своей фляжкой и сделала большой глоток. А потом еще один, и еще. Ее голова перестала трястись.

Глядя на лицо Агнес, вырезанное рукой ее сына, Джун вынуждена была признать, насколько на нее была похожа Элис. Те же большие глаза и лучезарная улыбка. Тот же легкий шаг. То же большое сердце. Отдать Элис что-нибудь из вещей ее матери было меньшим, что Джун могла для нее сделать. Она подняла латунную защелку и открыла крышку. Воспоминания наводнили ее чувства, прежде чем она смогла остановить их. Подслащенный медом запах зим у реки. Горечь тайн.

Джун было восемнадцать, когда она стояла возле матери, готовившейся развеять прах отца вокруг дерева акации. Потом, когда горожане собрались в их доме, чтобы поделиться друг с другом рассказами о детях, которые родились у него на руках, и жизнях, которые он спас, Джун ускользнула к реке. Она не часто бегала по известняковой тропе с тех пор, как ребенком впервые услышала истории о том, что это приносило беды женщинам из ее семьи. Джун жаждала отыскать в вещах порядок, и ее пугало, что любовь может быть такой дикой и несправедливой; у нее вызывал ненависть один вид эвкалипта, на котором ее мать и бабушка оставили свои имена, несущие на себе благословение и проклятие, которыми их одарила любовь. Однако в тот день тело Джун жгло от горя, и стремление к воде влекло ее через кустарники.

Когда она достигла реки – лицо в слезах, черные чулки изодраны – в воде цвета зеленого чая она увидела юношу, который плавал нагим в реке и смотрел в небо.

Джун быстро вытерла слезы и собралась.

– Это частная собственность, – сообщила она самым высокомерным тоном, на какой была способна.

Его спокойное выражение лица было обезоруживающим. Как если бы он ждал ее. У него были темные волосы и бледные глаза. Подбородок покрывала щетина.

– Залезай, – сказал он, его взгляд задержался на ее черной одежде, – здесь боли нет.

Она старалась не обращать на него внимания. Но глядя, как он смотрит на нее, она почувствовала жар на своей коже; каким облегчением было ощущать что-то иное, кроме смерти и горя, это чувство было слаще, чем мед из отцовских ульев.

Джун стала расстегивать платье; сначала медленно, потом неистово, пока не сбросила с себя темные траурные одежды и не окунула свое бледное тело в воду. Она погрузилась до самого дна, выпуская из легких воздух на поверхность. Песок и камешки забились между пальцами ног. Речная вода заполнила ее уши, и нос, и глаза.