— Приготовь ружье, завтра на зорьке разбужу, — дал первое, вполне домашнее задание Китаев.
Давным-давно, когда Вовка был совсем маленьким и когда его мама, Надежда Петровна, была еще жива, один столетний старик по фамилии Неелов из Вологды подарил ему ружье.
Охота и рыбная ловля в угодьях Светелок были просто сказочные, зверья и рыбы водилось пропасть, а для мальчишки — и говорить нечего.
И вот ранним росистым утром, когда солнце еще не успело выглянуть на горизонте и весь воздух был пропитан ночной свежестью и запахом преющих трав и листьев, Китаев и Вовка отправились в чащобу.
Туман и сырость все еще были густы, но вот на востоке чуть проглянуло солнце, окружающие деревья постепенно выходили из мрака. По толстому скользкому бревну перебрались через узкий и быстрый ручей, весело журчавший по белым обточенным камушкам. Загомонили птицы.
Зверья в лесу было и впрямь много. Несколько раз вдали пробегали рыжие, со сбитой шерстью лисы, стремительными прыжками уносились пожиревшие за лето зайцы. Но Китаев строго предупредил:
— Пока не уйдем в дальний лес — не стреляй. Охотиться будем на птицу.
Замысел его был нехитрым: Китаев нарочно хотел поводить Вовку по охотничьим местам, потаскать за собою.
Вдруг движением руки Китаев остановил мальчика. Вовка проследил за его взглядом, и сразу сердце его отчаянно забилось: впереди, шагах в сорока, на лесной проплешине спокойно стоял похожий на овчарку сибирской породы волк.
Серый тоже увидал людей, поджав хвост, затрусил в кусты боярышника.
— Эх, жалко — мелкой дробью заряжено! — покачал головой Китаев. — Перезарядить не успел. — Он держал в руках патрон с красной отметиной — заряжен, значит, пулей.
* * *
Но охота все же была удачной. Ягдташи тяжело провисали под рябчиками, тетерками, бекасами. Далекий поход по заросшему высокой травой и кустарником лесу, страшная усталость к концу охоты — все это окончательно сделало этих двух людей друзьями.
— Только оболтусы и жестокие люди ходят на охоту ради забавы, льют попусту звериную кровь, — рассуждал Китаев. — Охота — как землепашество, она ради промысла, ради куска хлеба. Никто ведь еще землю не пахал ради забавы, а вот по зверю стрелять — таких баловников уйма великая.
Потом стали говорить на более приятные темы.
— Дядя Китаев, а ты очень сильный? — любопытствовал Вовка. — Ты можешь одной рукой два грецких ореха раздавить?
Китаев улыбнулся. Ему все больше нравился этот малец, выносливый, куражный.
— Ладно, сегодня вечером покажу тебе некоторые фокусы…
— Правда? — Вовкины глаза загорелись. — Не обманешь?
— Зачем обманывать? Я детей никогда не обманывал.
Дичь по прибытии наших друзей в Светелки была сдана Дуняшке.
— Молодцы, кормильцы! — похвалила она охотников. — Как раз к ужину добыча ваша поспеет.
Но Вовка этой похвалы уже не слыхал: рухнув на деревянную скамейку в горнице, он сладко уснул — как в бездну провалился. Китаев, легко подхватив мальчишку, отнес его в спальню, положил поверх покрывала, а сверху набросил тулупчик.
Фокусы атлетики
Когда Вовка пробудился, светлый круг солнца тихо опускался к горизонту. На картофельном поле горели костры, это жгли ботву. Дым, не разносимый ветром, тихо таял в воздухе.
Дуняшка принесла Вовке рябчика, заботливо для него сохраненного в чугуне. Рябчик мясистый, но и аппетит нагуляли великий. Вовка выпил крынку молока и съел большой каравай теплого кисловатого хлеба, намазывая его густым лесным медом.
— Дуняша, а где Китаев? Куда он делся?
— В беседке с дедом и отцом сидит. Сказал, что будет покусы какие-то чудные показывать. Тебя, сказал, будет ждать…
— Чего же ты молчишь, Дуняша!
Вовка вскочил из-за стола. Бросив на ходу «спасибо» Дуняшке, он бежал к беседке в старом запущенном саду. Сумерки сгущались все более, по небу медленно ползли синевато-белые тучки, над ближайшим лужком поднимался молочный холодный пар.
Возле беседки толпились мужики и дети. Здесь, судя по оживленным репликам, проходило что-то любопытное.
— Не дождался! — с горечью выдохнул Вовка.
Он с разбегу протиснулся в толпу и сразу разглядел Китаева. Возле него стоял отец, державший два массивных охотничьих ружья старинной работы — одно деда, второе Вовке было незнакомо, наверное, чье-то из деревенских.
Китаев увидал Вовку, поставил его к себе поближе. Василий, успевший с помощью отца приодеться, выглядел словно сказочный герой: громадного роста, в мягких хромовых сапогах, в кумачовой рубахе навыпуск, перехваченной серебряным пояском. Китаев важно прохаживался по кругу, знаками приказав зрителям раздаться пошире.
Потом он принял у отца ружья, воткнул в дула заскорузлые указательные пальцы, развел руки в стороны и начал медленно-медленно поднимать их. И вот руки были широко раскинуты, лишь приклады, принявшие направление, параллельное земле, едва заметно подрагивали.
Подержав таким образом ружья изрядное время, он бережно опустил их на землю.
По толпе пронесся одобрительный шепот, потом послышались просьбы:
— Матрос, чего-нибудь еще этакое покажи…
Китаев, возвышавшийся белокурой головой над толпой (только дед был почти такой же высокий), огляделся и, раздвинув зрителей, направился к новенькому срубу, стоявшему недалеко от конюшни.
Наклонившись, он поднял топор и, обтесав деревяшку, сделал клин.
Все с некоторым недоумением и нетерпеливым возбуждением ждали развития событий.
Китаев двумя-тремя точными ударами обушка вогнал клин в стену конюшни. Мотнув головой в сторону глазевших мужиков, уронил первое за все выступление слово:
— Выдерни!
Тут же нашлось множество желающих, пытавшихся вытянуть или хотя бы расшатать клин, лишь малой частью своей выходивший из стены. Когда с десяток мужиков, а затем мальчишек безуспешно испытали свои силы, Китаев двумя пальцами шутя выдернул из бревна клин.
Все так и ахнули. Даже сдержанный дед покачал головой:
— Невероятно!
— Китаев, ты монстр! — с восторгом произнес отец. — И все-таки это невозможно. Позволь, я на этот раз сам забью клин, а ты выдернешь…
Чу-удо!
Китаев, сдержанно улыбнувшись, молча протянул отцу здоровый строительный гвоздь.
Отец тем же обушком вколотил его в стену чуть не по самую шляпку.
Зрители с нетерпением и восторгом дышали Китаеву в спину.
— Неужто выдернешь? — Лед недоверчиво покачал головой. Он на всякий случай подергал намертво сидевший в стене гвоздь.