– Ну, сунулся я работу искать, а делать-то ничего не умею! В школу историю преподавать кое-как взяли, так и то через несколько месяцев сбежал от деток этих. Ужас, я вам скажу, это какие нервы надо иметь… не знаю, как вообще сколько-то выдержал.
Ирина скосила глаза, чтобы незаметно посмотреть на часы, но ее собеседник все понял.
– В общем, история самая обычная, – вздохнул он, – перестал я свою женушку молодую устраивать как муж, и задумала она от меня избавиться. Убить все же побоялась, потому как посадят, тогда стала помаленьку спаивать. Выпьем да выпьем, а потом жалобу накатала в разные инстанции, заявление в полицию отнесла, адвоката наняла.
– Ну, я тогда, признаться, не в лучшей форме был, побил ее маленько в пьяном виде, меня и забрали. И вот очухался я в обезьяннике на нарах, рядом бомж вонючий храпит, и так мне худо стало. Думаю, если выпустят, то дойду до Невы, да и утоплюсь сразу. Лучше быстрая смерть, чем такая жизнь, потому что домой ни за что не вернусь, эту заразу, жену свою молодую, видеть не могу. И главное, ведь сам все себе устроил, некого винить, кроме себя.
«Это уж точно», – мысленно согласилась с ним Ирина, но вслух ничего не сказала.
– Ну, лежу это я, себя ругаю, как вдруг приходят за мной. Я так обрадовался, неужели выпустят? Выхожу, а там жена сидит. Да не молодая, а та, первая.
Лет прошло всего ничего, а я и не сразу узнал ее, до того похудела да с лица спала. Ты, говорю, что здесь делаешь? На меня полюбоваться пришла? Позлорадствовать?
Молчи, говорит, и делай, что велю.
В общем, заплатила она за меня, там, в отделении пока дело не завели, ну и выпустили.
Ну, взяли такси, поехали к ней домой, в квартирку однокомнатную, которую она после развода выменяла. Там она мне и говорит: «Мне жить осталось не больше года, так хочу я напоследок доброе дело сделать, тебя, дурака такого, из беды выручить. Бросай там все как есть, не то доведут тебя до греха, будешь тут жить. И мне поможешь, а то трудно уже с хозяйством».
– Не женщина, а ангел! – поразилась Ирина.
– Точно, – серьезно ответил Профессор, – такая она и была. Ну, продержалась она, благодаря моему уходу, не год, а два. Перед смертью квартиру на меня переписала, похоронил я ее как положено, потом вот сюда устроился. Деревья спасаю, Лялю вон опекаю, квартиру на лето сдаю, так и живу.
– Слушай, кончай уже беседу свою, совсем девчонку заговорил! – сказала вдруг Ляля трезвым голосом, садясь на койке. – Охота ей про нашу жизнь слушать!
– Пойду я уже! – обрадовалась Ирина. – Еще на работу заскочить нужно…
Про работу она просто так сказала, на работу она не собиралась. Она просто хотела уйти поскорее. Некогда ей чаи распивать да воспоминания слушать. Ляля, конечно, ей очень помогла, но, если честно, лучше было бы вообще ей сюда не ездить. Тогда не встретила бы она убийцу с рысьими глазами.
Ирина тут же опомнилась. Да что с ней такое, она совершенно не соображает! Ведь убийца теперь не остановится, он убил Гошку, чтобы тот не проболтался, кому давал машину, и теперь обязательно будет охотиться на нее, Ирину, потому что понятия не имеет, что она знает. А вдруг Гошка успел ей что-то рассказать?
И этот страшный тип с рысьими глазами ее в покое не оставит, он же не знает, что Ирина понятия не имеет, в чем там было дело, кого он убил и за что.
И вот что теперь делать? Попроситься на прием к следователю Дятлу и все ему честно рассказать? Про машину, про убитого Гошку, про покушение на нее саму, про Лялю наконец… вот уж Ляля точно ей спасибо не скажет.
А у Ирины нет доверия к этому Дятлу. Вот нет доверия – и все! Ему лишь бы дело поскорее закрыть, перед начальством отчитаться. И если Ирина сейчас расскажет ему все, он наедет на нее танком.
Почему сразу не сказала, что машину Гошка брал? Как узнала, что он убит? Ах, ты в том клубе была? А уж не ты ли, голубушка, сама его укокошила?
В таком деле бывшая подружка – первая подозреваемая. Или вторая, а первая – та девка с бордовой прядью в волосах. И ее тоже спросим, не сомневайтесь.
Вот такой вот разговорчик у них получится. И ничего-то этот Дятел не выяснит, а про убийцу просто не поверит, подумает, что Ирина все просто выдумала, чтобы от себя подозрения отвести. Нет, следователь ей не поможет. И вообще никто не поможет, нужно рассчитывать только на собственные силы.
Ляля что могла, то сделала, за то ей спасибо. А теперь нужно самой выпутываться.
– Заходите, если что понадобится, – церемонно сказал на прощание Профессор, – дорогу вы теперь знаете.
– Спасибо за чай, – в таком же тоне ответила Ирина.
Ляля закашлялась, и верный друг бросился к ней, махнув рукой Ирине, мол, сама выход найдешь и дверь за собой захлопнешь.
Ирине вдруг стало боязно выходить, а вдруг этот тип с рысьими глазами караулит ее поблизости? Хоть бы баллончик с собой носила… Как это Ляля говорила: у женщины всегда должно быть с собой какое-никакое оружие.
Ирина огляделась в поисках чего-нибудь тяжелого, что можно прихватить с собой. Так, кирпичей тут не найти, но можно же книжку выбрать потяжелее… уж чего-чего, а книжек всяких здесь более чем достаточно…
Она опасливо оглянулась на хозяина макулатуры. Он хлопотал над Лялей и ничего бы не заметил сейчас. Не глядя, Ирина сунула руку в кучу бумаг, и под руку ей попалась книга.
Не слишком большая, но на ощупь тяжелая и крепкая. То, что надо. Она сунула книжку в сумку и взялась за ручку двери.
Гулким, густым басом загудели колокола на дворцовой звоннице, заревели большие трубы, извещая всех царедворцев о явлении государя, царя и самодержца московского Иоанна Васильевича.
Замерла вся огромная палата, замерли все царские гости – князья и бояре, опричники и знатные московские люди из земщины – те, кто не входил в узкий круг опричного дворянства. Много их собралось в палате, в три ряда стояли здесь длинные столы, по десяти столов в каждом ряду, по двадцати гостей за каждым столом. Парчой и бархатом покрыты длинные скамьи, да неуютно, неудобно сидеть гостям на этих скамьях – ждут они грозного царя, ждут и боятся – каков-то он сегодня, в гневе ли он али в милости.
Стихли трубы, отгудел колокольный звон, наступила гулкая тяжелая тишина.
Вошел в палату Иоанн Васильевич.
Высок царь, сутул и худощав телом. На черного коршуна похож – крючковатый нос, темные страшные глаза. Озирают эти глаза палату, словно коршун жертву высматривает.
Облачен государь в богатые парчовые одежды, жемчугом и самоцветами расшитые. На груди – дорогой тяжелый крест, на шее – бесценное ожерелье с ликами святых апостолов и пророков, на ногах – сафьяновые сапожки на высоких красных каблуках. Мрачным огнем горят его глаза. Чело испещрено морщинами, словно древняя книга письменами. То – письмена его грехов, его злых деяний. Не стар еще годами государь, ликом же стар, словно злоба да подозрительность его раньше времени состарили.