– Русалки. Они не все одинаковые, если ты понимаешь, о чем я.
Она понимала, но предпочитала услышать его версию.
– Некоторые из них чуть более… – Чернов задумался.
– Человечные, – подсказала Нина.
– Да. – Теперь в его взгляде появилось удивление. – Да, более человечные. Мне даже показалось, что одна из них меня пощадила. – Он замолчал. Удивление превратилось в изумление, словно бы он только что сделал для себя какое-то очень важное открытие.
– Они человечные до тех пор, пока не попробуют крови, пока не замарают душу убийством. – Откуда пришло к ней это знание? Может быть, оттуда же, откуда пришло к Чернову и его собственное открытие.
Морок… Тонкое, изящно сплетенное кружево, не позволяющее разглядеть деталей… Те навки… те женщины словно невидимыми нитями удерживали ее от непоправимого шага, когда ей – страшно об этом вспоминать! – когда ей так хотелось стать одной из них, стать сильнее и опаснее любой из них. Почему они не позволили? Почему остановили? Уж не потому ли, что все еще оставались в большей степени женщинами, чем русалками?
– Откуда ты знаешь? – спросил Чернов, одним махом выпивая свой кофе.
– Знаю. – Нина пожала плечами. – Мне кажется, я даже знаю, как помочь тем из них, кому еще можно помочь.
…Знает? Или помнит?
Помнит рыхлое и сырое рассветное марево… Помнит, как теплая вода ласково лижет босые ноги… Бабушка запретила ей выходить из дома, но она ослушалась. Ей было интересно.
Мамина пуховая шаль оказалась ей велика и волочилась по земле. Чтобы не замочить шаль в воде, пришлось оставить ее на берегу, и теперь тепло было только босым ногам, а затылок словно холодной рукой ерошил ветер. Бабушка с кем-то разговаривала. В тумане Нина могла слышать только ее сердитый голос, но ничего не видела.
– Ты должна уйти! Ты и так уже задержалась дольше положенного. Скоро даже я не смогу тебе помочь.
Наверное, та, с кем спорила бабушка, ей что-то ответила, только Нина не сумела расслышать, зато бабушкин голос она слышала отчетливо.
– А я говорю, так нельзя! Никому от этого хорошо не будет. Слышишь ты меня, девка? Никому!
И снова тихий шепот в ответ, такой тихий, что его не разобрать из-за плеска воды.
– Если захочешь отомстить, все потеряешь. Это я тебе говорю, а уж я-то знаю. Душегуба твоего расплата все равно настигнет, а если ты шепнешь мне, кто это был, так и от людского суда он не уйдет. А там уж и божий суд, девочка. Ты скажи мне, шепни на ухо одно-единственное словечко и ступай. Я тебе помогу. Переведу на ту сторону. Ты не бойся, больно не будет…
И снова тишина пополам с неразличимым шепотом, а потом злой бабушкин вскрик:
– Не смей! Даже думать об том не смей! Никому ты здесь больше помочь не сумеешь. А навредить можешь легко. Знаешь, кому в первую очередь навредишь, когда обернешься окончательно? Тем, кого больше всего любила при жизни. Хочешь ты для них такой доли? Отвечай! Да не прячься за мороком, знаю я все ваши уловки. В глаза мне смотри и отвечай!
Бабушка всегда была доброй. Даже когда Нина разбрасывала свои игрушки, она никогда ее не ругала, а ту невидимую тетю ругала. Захотелось обратно в дом, забраться в теплую мамину постель, укрыться одеялом с головой, прижать к себе Клюкву и все забыть. Но какая-то невидимая сила заставляла ее оставаться на месте, тянуть шею в попытке услышать что-то очень важное.
– Семь дней у тебя осталось, девочка. – Теперь в бабушкином голосе не было злости – одна только усталость. – Как закончится русалья неделя, никто тебе помочь не сумеет. Даже я. Если ты к тому времени не решишься, если будешь цепляться за то, что больше уже не твое, перекинешься в одну из них. Кыш! Я кому сказала, кыш! Ишь подслушивать они удумали!
Туман закачался из стороны в сторону, как будто это бабушка раскачивала его взмахом рук. Нина почти видела этот жест. Так бабушка отгоняла на озеро утку с утятами и говорила точно так же – кыш!
– …А если перекинешься, – продолжила бабушка прерванный разговор, – то не жди от меня пощады. Если не я, так Нина тебя достанет. Поверь, у нее сил поболей, чем у меня будет. Нина! Эй, слышишь меня, Нина? А ну-ка ступай в дом, пока я тебя навкам не отдала!
Она знала. Все это время бабушка знала, что Нина здесь, прячется в тумане и подслушивает. Навкам она ее не отдаст, но наказать сумеет. Бабушка у нее добрая, но строгая, куда строже, чем мама. Нина испуганно вздрогнула, сделала глубокий вдох, обернулась и едва не вскрикнула, когда в прорехах тумана увидела черную тень с огненно-красными глазами…
– …Эй, ты как? – Ее плеча коснулась горячая ладонь, и Нина снова едва не закричала. – Ты вообще здесь?
Чернов нависал над ней, перегнувшись через стол, смотрел внимательно и немного опасливо. За нее боялся? Или ее?
Нина решительно встала из-за стола. Так решительно, что Чернову даже пришлось отшатнуться.
– Побудь здесь, – попросила она. Нет, не попросила – приказала. – Я скоро вернусь, а ты присмотри за Темой.
Надо было сказать «пожалуйста», но она не стала, тонкие нити морока становились прозрачнее с каждой минутой, ей нужно спешить.
Символы на засове светились ровным светом. Это хорошо. Это значит, что Чернов и ее сын в безопасности. Нина отодвинула засов, решительно переступила порог и закрыла за собой дверь.
У Темной воды туман сделался густым, почти таким же густым, как в ее видении. Или в воспоминании… Нина всмотрелась в ускользающие узоры морока, нашла нужную нить, потянула. Эта нить была ярче остальных, она мерно пульсировала, словно в такт невидимому сердцу.
– Иди сюда, – позвала Нина шепотом. – Не бойся. Я просто хочу поговорить.
Она не была уверена, что та, кому адресован этот зов, придет. Но бабушка говорила, что Нина сильная. Надо доверять и бабушке, и своей силе.
Из тумана показалась рука. Тонкая девичья рука с черными серпами когтей. Она слепо шарила перед собой, словно нащупывая путь, и Нина бесстрашно потянулась к ней навстречу. Рука была холодной, неживой, черные когти легонько черкнули Нину по коже, но не до крови, не оставили следов.
– Я пришла. – Навка вышла из тумана полностью, встала напротив Нины. – Зачем звала?
– Чтобы помочь. Я способна тебе помочь. Ты ведь знаешь?
– Теперь знаю. – Мертвая зябко поежилась, и тяжелые капли сорвались с ее мокрых волос, прожигая в тумане дыры. – Ты могла бы стать одной из нас. – Синюшные губы расползлись в усмешке.
– Но не стала.
– Не стала. Теперь ты одна из них, из тех, кто остался на берегу.
– Я одна из тех, кто способен тебе помочь.
– Да. – Навка кивнула. – Можешь. – Во взгляде ее мелькнула и тут же исчезла надежда.
– И я помогу, но ты должна мне рассказать… – Туман с каждым мгновением не только сгущался, но и наливался могильным холодом. Ничего, она выдержит! – Ты должна рассказать мне, кто тебя убил.