Одного из них Нина знала: это был рыжебородый убийца с бородавкой промеж глаз. И теперь со свежим багровым шрамом через весь лоб.
И вдруг Нина поняла, что никакого Ипполита Кирилловича не будет. Это была ловушка.
Ловушка для нее.
Надвигаясь на нее и помахивая турецким ятаганом, как две капли воды похожим на тот, которым был убит Федор Павлович Карамазов, рыжебородый просипел:
— Нина Петровна, молодец, что приехала! Ты, тварь, причина наших несчастий! Из-за тебя мы лишились столь выгодного дела, из-за тебя, мразь, столько товарищей полегло. Но главное, что наш босс, доктор Дорн, жив, покалеченным сумев спастись с баржи. Он тут, он ждет тебя — и мы сейчас отведем тебя к нему, чтобы он сумел поквитаться с тобой за все, что ты нам устроила. И потом он отдаст тебя, вернее, то, что от тебя, Нина Петровна, останется, нам, и мы с тобой позабавимся!
Он ринулся на нее, а Нина бросилась бежать по коридору в противоположном направлении, повернула за угол — и поняла, что попала в тупик.
— Доктор Дорн ждет, Нина Петровна! Он хоть и не то, что прежде, но он сумеет тебя покарать!
Понимая, что выхода нет, Нина ощупывала обклеенную обоями с анютиными глазками стену, под которой не было скрыто никакой тайной двери.
Значит, придется умереть, причем умереть мучительно и позорно?
Нина прислонилась к холодной стенке спиной, готовясь дать отпор. Она будет кусаться, драться, использовать приемы самообороны от сексуального маньяка.
Только с оравой дюжих мужиков, к тому же вооруженных, она не справится.
Так что же ей делать? Выхода не было…
В этот момент Нина почувствовала, что в спину ей что-то уперлось. Она инстинктивно повернулась — и поняла, что это ручка двери.
Ручка в виде разинутой пасти льва от темно-синей двери, которая вдруг образовалась у нее за спиной.
— Что молчишь, дрянь? Понимаешь, что песенка спета? Ну да, это так! Ну, вот и мы, Нина Петровна…
И еще до того, как ватага бандитов, желавших вытащить из нее жилы и сдать на руки своему боссу, доктору Дорну, приблизилась к пленнице, Нина дернула дверь и шагнула в клубившуюся за ней темноту и…
…и второй раз за самую короткую ночь года выбежала в коридор «Книжного ковчега» в особнячке Георгия Георгиевича, тяжело дыша и обливаясь потом.
И быстро захлопнула за собой дверь, опасаясь, что те, кто преследовал ее, явятся за ней сюда.
Но дверь, которую она закрыла, была не ее дверь, а другая, которая вела в тайный ход за книжной полкой.
Ее же дверь исчезла.
Вылетев в засыпанный разорванными книжными страницами коридор, Нина увидела Георгия Георгиевича, пихавшего ногой сидевшего у полки и прижимавшего к голове руку с кухонным полотенцем профессора Штыка.
Ну да, здесь прошло семь минут, а в мире, где она побывала, почти семь месяцев!
— Ниночка, вернулись! — пробасил Георгий Георгиевич, ориентируясь на шум и вскидывая на нее темные очки. — И где в этот раз побывали?
— Там, где я должен был побывать! — проворчал профессор Штык. — И спасти свою Прошу…
Прошу — то есть Прасковью Федоровну, супругу Ивана Ильича, отравившую при помощи доктора Дорна несчастного мужа — и затем саму ставшую жертвой беспринципного медика, окрыленного успехами применения таллия в качестве яда и отправившегося в Петербург за длинным рублем.
Вернее, царским червонцем.
Получается, профессор Штык так рвался туда, в мир «Смерти Ивана Ильича», чтобы помочь своей любимой, пусть и преступной, Проше. И сделать так, чтобы доктор Дорн не убил ее?
Нина тяжело вздохнула, а потом склонилась над профессором:
— У вас вся лысина в крови. Вызвать «Скорую»?
Ну да, она это и хотела сделать семь минут назад — вернее, семь месяцев.
— Отстань от меня! — завизжал профессор, внезапно вскакивая и бросаясь в тайный ход за книжной полкой. — Дверь, где моя дверь? Я хочу туда, к моей Проше!
Георгий Георгиевич, бросив на пол перепачканное кровью полотенце, простонал:
— Ну, не откроется она по твоему желанию, Боря, я же тебе это миллион раз говорил. Книги сами выбирают нас, а не мы их. И раз тебе туда доступа нет, значит, есть на то причина. Ниночка за вечер вон целых два раза побывала.
— Плевать мне на твою Ниночку! — бушевал профессор, неистовствуя за книжной полкой и, судя по звукам, в ярости ударяя по двери не своей, а обычной, ногой. — Хочу попасть туда, хочу!
Библиограф, вздохнув, отправился за книжную полку с явным намерением утихомирить профессора, а Нина, опустившись на пол, попыталась прийти в себя.
Второе путешествие было намного дольше и интенсивнее первого.
Каким же будет тогда третье?
Раздались шаги, и Нина услышала голос, показавшийся ей знакомым:
— Нинуля, вот ты где! Почему на мои звонки не отвечаешь и сообщения не читаешь?
Девушка раскрыла глаза и увидела перед собой смазливого молодого человека в модных шортах и майке навыпуск. Кто это?
Ах, ну да, ее друг Славик.
Она его уже успела основательно забыть
— Как ты узнал, что я здесь? — выпалила девушка, а Славик хитро улыбнулся, показывая ей свой навороченный мобильный.
— Мать, так я тебе уже давно поставил систему слежения на твой телефон. Ну, каюсь, без твоего ведома, на тот случай, если ты в беду попадешь и мне понадобится прийти тебе на помощь. Ну, вот и отследил, где ты торчишь! А что это у вас тут, в войнушку, что ли, играли?
Нине понадобилось несколько секунд, чтобы понять, о чем ведет речь Славик. Какой мобильный, какая система слежения?
Она все еще была в мыслях в семидесятых годах XIX века.
А потом все стало на свои места, и Нина, поднявшись, залепила Славику звонкую пощечину. А потом еще одну. И еще.
— Нинуля, ласточка, ну хватит, больно же в самом деле! Ну, извини, что я тебе поставил следилку, но ведь она меня к тебе привела. А если бы ты сейчас в лапах маньяка была? Я бы тебя спас!
И это говорит ей человек, который был в лапах блондинистой грудастой работницы отдела аспирантуры!
Нет, Славик — это не Константин Левин. И точно не граф Вронский. И даже не Стива Облонский.
А скорее юное, незрелое еще подобие Федора Павловича Карамазова.
Но через несколько лет вполне себе созреющее.
— Ну что, Нинок, мир? Давай жить дружно! Если что, то мы втроем — ты, я и Аня!
Анна Каренина? Он что, на полном серьезе предлагает ей «роман втроем» с Анной Карениной?