Нина вышла в коридор, слыша смех и веселые голоса в салоне рядом. Покидать героев, нет, друзей, к которым прикипела за эти несколько дней душой, ей будет ой как сложно.
Но придется.
В особенности таинственного доктора Дорна, знатока еще не написанных произведений о еще не выдуманном Конан Дойлом сыщике Шерлоке Холмсе.
Похоже, и эту шараду ей уже не разрешить.
Надо делать ноги.
Из комнаты, откуда она вышла, раздался вкрадчивый голос товарища прокурора Вышинского:
— Нина Петровна, ну что же вы, право! Все же решили снова улепетнуть? Это признание, а признание, как известно, царица доказательств! Вынужден вас огорчить, дом мной на всякий случай оцеплен полицейскими шпиками, так что выскользнуть отсюда вам не удастся… Ну что, поговорим?
Понимая, что поступила крайне глупо, поддавшись секундному импульсу, Нина повернулась: делать было нечего.
Поговорить так поговорить.
И онемела. Вместо обычной двери, через которую только что вышла из комнаты в коридор, увидела перед собой ту самую, темно-синюю, с ручкой в виде разинутой пасти льва.
Откуда-то сбоку донесся нетерпеливый голос Ипполита Кирилловича:
— Я же знаю, что вы на черной лестнице, Нина Петровна. Вы вернетесь или мне к вами выйти?
И Нина, быстро взявшись за ручку в виде разинутой пасти льва, потянула ее на себя и, увидев впереди ночную тьму, не закрывая глаз, смело шагнула в самый ее центр и…
…и, толкнув дверь, вывалилась вдруг с обратной стороны тайной комнаты, за отошедшей в сторону книжной полкой, в особняке Георгия Георгиевича, в его квартире над «Книжным ковчегом», в городе, где она училась в аспирантуре.
В двадцать первом веке.
И, судя по всему, в тот же вечер, когда и пришла к Георгию Георгиевичу в книжный магазинчик после того, как профессор Штырь поставил ей на экзамене по специальности «пару».
И не только в тот же вечер, а, судя по дымящейся чашке чая, ее собственной, а также пирогам на кухонном столе, — почти в ту же самую минуту.
Часы показывали двадцать две, нет, уже двадцать три минуты десятого. А сколько было, когда она отправилась искать внезапно исчезнувшего Георгия Георгиевича?
Четверть десятого!
Часы тикали невыносимо громко. Тик-так, тик-так, тик-так…
Это реальность — или выдумка. Что вообще реальность, а что выдумка? И когда выдумка имеет шанс стать реальностью, а реальность переходит в разряд выдумки?
И вообще, к чему это разграничение — может, разницы нет?
Подойдя к стулу, на спинке которого висела ее сумочка, Нина дотронулась до нее, словно желая убедиться, что все это реально.
Если это реально, то как быть с тем, где она только что провела несколько дней? Скотопригоньевск — что, выдумка?
Или, черт побери, реальность? Да, братец-черт знал бы ответ — если бы существовал. Как существовал бы Скотопригоньевск.
Но он, именно что черт побери, существовал. Или она сошла с ума?
«Я сошла с ума, я сошла с ума…»
Нина даже дотронулась до своего лба — нет, температуры не было. Или у нее видения? Например, вызванные мозговой опухолью?
Или, к примеру, запоздалым воздействием дьяволовой ноги?
Дьяволовой ноги, насколько она помнила, в реальности не существовавшей и выдуманной Конан Дойлем для своего одноименного рассказа.
Тик-так, тик-так, тик-так…
Нет, так больше продолжаться не может. Кто-то должен дать ей ответ на ее многочисленные вопросы — вопросы, которые она не задала.
Но так хотела бы задать.
И Нина почему-то подумала о докторе Дорне. Но вот он-то был абсолютно реален, так ведь?
Вынув из сумочки мобильный и выключив его, Нина проигнорировала девяносто три сообщения от Славика и пятьдесят два пропущенных от него же звонка и забила в поисковик «Доктор Дорн, «Чайка».
И мгновение спустя жадно читала чеховскую ремарку касаемо доктора Дорна. «Евгений Сергеевич Дорн, врач».
Отрицать это после всего, что она увидела, было бы бессмысленно.
И цитату самого доктора Дорна из пьесы «Мне пятьдесят пять лет».
Ну да, так и есть, правда, выглядит явно моложе.
Наконец, фразу в его адрес: «Вы прекрасно сохранились и еще нравитесь женщинам». И даже: «Женщины всегда влюблялись в вас и вешались на шею».
Нина предательски покраснела. Ну уж дудки, она в доктора Дорна, хоть чеховского, хоть какого, не влюблена ни капельки.
Ни капельки?
Где-то рядом раздался шорох, и Нина, едва не выронив мобильный из рук, подпрыгнула на месте.
И в ужасе вдруг решила, что сейчас из дверного проема покажется зомби Федор Павлович — с торчащим из расщелины в черепе турецким ятаганом и при этом абсолютно голый.
Со сверточком с тесемочкой из тайничка за ширмочкой перед причинным местом.
Что сделало бы его еще гаже.
Шорох, явно шедший с лестницы, что вела вниз, в книжный магазин, угрожающе повторился.
— Георгий Георгиевич! — позвала девушка, не надеясь получить ответ, и подпрыгнула от ужаса, когда услышала с лестницы знакомый сочный бас:
— Ниночка, с возвращением! Ну, как прошло ваше первое путешествие?
До нее донеслось одышливое сопение, и в дверях кухни показался Георгий Георгиевич собственной персоной. Нина была крайне рада видеть его и бросилась к нему, как будто не видела его целую вечность.
Так оно и было, хотя с момента ее исчезновения и появления прошло, судя по всему, минут семь.
— Георгий Георгиевич, где же вы были? — воскликнула девушка с явным упреком, а библиограф, грузно опускаясь на стул, заметил, подвигая к себе тарелочку с недоеденным пирогом.
Прямо как на веранде у покойного Федора Павловича.
— Гораздо занятнее узнать, где, Ниночка, были вы!
И он принялся уплетать пирог, как будто только что вернулся после долгого путешествия. И Нина поняла — не исключено, что это именно так! Тем более одеяние на библиографе, как до нее только что дошло, было крайне странное, какое-то холщовое.
Похожее на монашескую рясу.
Да и темные очки на глазах были какие-то странные, словно самодельные.
Наверное, и в самом деле самодельные.
— Ух, как мне этого там не хватало! — произнес он с набитым ртом. — Ну, Ниночка, что же вы молчите? Наверняка у вас масса вопросов. И я готов ответить на любой из них. Так что начинайте.