– Бинго! – воскликнула Малин, когда Манфред нам это сообщил. Она так обрадовалась. Видно, что она очень прониклась нашим делом.
Это маленькая победа.
Я смотрела на фотографии скелета. На череп с остатками волос. Странное ощущение. Нермина мертва, а мы радуемся, что нам удалось установить ее личность.
Ее смерть. Наша радость. Плюшки с корицей.
И все это в грязном помещении бывшего магазина.
Нермина с матерью Азрой жили в приюте для беженцев в здании бывшей трикотажной фабрики. В начале девяностых ее использовали для приема беженцев из бывшей Югославии.
Судя по всему, Азра и Нермина сбежали из приюта в начале декабря 1993 года, и с тех пор о них ничего не известно.
Но старшая сестра Азры, Эсма Хадзиц, тоже была в этом приюте. И она по-прежнему живет в Швеции. И не где-нибудь, а в Гнесте.
Гнеста всего в часе езды отсюда. Эсма сейчас в отпуске на Канарах, но Манфред говорил с ней по телефону. Она сказала, что ничего не слышала от Азры с Нерминой с тех пор, как те сбежали из приюта. Также она сообщила, что Азра была беременна, когда пропала.
Андреас и Малин поговорят с Эсмой и возьмут пробу ДНК, как только та вернется из отпуска.
Мы сразу начали работу с новой информацией. Манфред связался с Миграционной службой. Малин и Андреас занялись приютом для беженцев: важно понять, кто там работал в девяностые и что происходило в момент исчезновения беженок.
П. изучил списки осужденных по серьезным статьям преступников и начал обзванивать прокуроров.
Мы также обсудили вероятность того, что Азра убила свою дочь. Часто в случае убийства ребенка убийцей оказывается кто-то из родных или приемный родитель. Тот факт, что Азра пропала после смерти Нермины, может говорить именно об этом. Может, так она скрывалась от ответственности.
Нужно проверить прошлое Азры, выяснить, не было ли у нее психических проблем или склонности к насилию.
Какой-то звук прерывает мое чтение. Хлопок с другой стороны цеха, как будто от закрывшейся двери.
Я быстро убираю дневник в рюкзак и напрягаю слух. В тишине раздается эхо шагов.
Я выглядываю из-за стола и вижу силуэт человека. Еще через секунду узнаю в нем Сагу. От волнения у меня перехватывает дыхание.
На ней полосатые лосины, грубые ботинки и пуховик. На правой руке болтается рюкзак. Розовые волосы собраны в узел на макушке.
Я поднимаю руку в знак приветствия, и Сага бежит ко мне навстречу.
– Привет, – говорит она, вся запыхавшаяся. – Я так и знала, что найду тебя здесь.
– Привет. Ты не поехала в аквапарк?
– Нет. Ненавижу бассейны. Знаешь, сколько всякой химии они там льют в воду? Чтобы убить бактерии.
– Понятия не имею.
– Вот именно. Никого это не заботит.
– А зачем им убивать бактерии?
Сага кладет рюкзак на матрас и садится рядом со мной. На ее пуховике мокрые пятна, и я понимаю, что, пока я сидел здесь, начался снег.
– Люди писают в воду. Прикинь, какая гадость!
– И тогда нужно лить химию?
– Да. Но она еще опаснее, чем моча.
Сага смотрит в потолок и что-то обдумывает. Потом добавляет:
– Прикинь, если случайно глотнешь этой воды. Это опаснее, чем радиоактивное излучение или что-то типа того. И намного гаже.
Последнее вызывает у меня смех.
Сага замолкает, выдергивает перо из дырочки в пуховике, потом еще одно и еще. Они падают на пол, как снежники за окном.
– Кстати, – протягивает она.
– Да?
– Мы встречаемся?
– Да, – отвечаю я.
Мы еще немного сидим на грязном матрасе. Сидеть вот так рядом с Сагой приятно и совсем не страшно. Словно встречаться – самая естественная вещь на свете.
В наших отношениях ничего не изменилось и одновременно изменилось все.
Сага тянется за рюкзаком и достает пакет, а из пакета предмет размером с половину картонки из-под молока.
– Что это у тебя? – интересуюсь я.
– Мое задание. Пирамида из использованных спичек.
– Красота.
Сага отмахивается.
– Ничего особенного. Я пыталась сделать пирамиду Хеопса.
Она нежно проводит рукой по поделке. Облупившийся черный лак на ее ногтях блестит в слабом свете из окон. Где-то на бетонный пол капает вода.
– Но они не склеены. Как ты это сделала?
– Связала использованной зубной нитью. Чтобы все было вторсырьем.
– Вау!
– Я еще никогда так много не чистила зубы нитью, как в последнюю неделю. У меня все десны кровоточат. Но нельзя было брать новую. Это было бы нечестно. Согласен?
Я киваю.
Наш разговор прерывает глухой стук. Я слышу голоса. Смех, крик, приближающиеся шаги. Мы инстинктивно прячемся за столом, но слишком поздно. Они нас увидели.
Винсент, Мухаммед и Альбин стремительно приближаются к нам, подобно гончим, почуявшим запах добычи. Винсент идет впереди, он всегда впереди, как вожак стаи.
Он считает себя королем Урмберга.
Подойдя, он сплевывает мерзкий коричневый снюс и скрещивает руки на груди. Прокашлявшись, он наклоняет голову и смотрит на нас.
– Нихрена себе, Йак, ты завел себе девчонку?
Мухаммед и Альбин хохочут в голос, Альбин зажигает сигарету, делает затяжку, удерживает дым во рту и потом выпускает к потолку.
Они подходят ближе, и Сага прижимается ко мне. Все мои чувства обостряются. Я чувствую холод, проникающий под куртку, запах плесени, звук дыхания Саги, слабое фыркание сигареты Альбина, когда он вдыхает дым.
– Ты мутишь с этой уродкой? – спрашивает Винсент, кивая на Сагу. – В таком разе мы тебе благодарны. Никто из нас не стал бы ее трахать, даже если бы она сама просила. Так что ты оказываешь нам услугу.
Винсент ухмыляется и продолжает:
– Черт. Прекрасная парочка. Дурочка и гомик. Такую еще поискать надо. Двое из дурдома.
Снова смех. Мухаммед ухмыляется. Альбин делает затяжку. В глазах его мелькает неуверенность.
– Нам пора, – заявляет Сага и начинает собирать вещи.
Она встает, и я вижу, что у нее дрожат руки, а на щеках появились красные пятна.
– Куда так торопиться? Мы же только что пришли.
Он тянется за пирамидой из спичек на столе, держит перед собой и морщит лоб, будто пытаясь решить сложную математическую задачку.