По телефону Винченцо вел переговоры с ведущими командами, все рвались заполучить его. Прежде всего, конечно, «Альфа-Ромео», но и «БМВ» тоже – честь, в представлении Винченцо, более чем сомнительная. Немцы предлагали трехлетний контракт и сумму вдвое большую, чем итальянцы. Винченцо и не мечтал о таком гонораре.
Вот уже в который раз ему предстояло выбрать между Германией и Италией. Джованни и Розария приехали из Мюнхена, чтобы поздравить племянника, устроили по этому поводу настоящее пиршество. Винченцо спрашивал себя, уж не пытаются ли родные так заглушить чувство вины перед ним?
И вдруг объявилась Кармела, без предупреждения.
– Auguri, Винченцо, – сказала она и поцеловала его.
Винченцо не мог оправиться от изумления. Он не сомневался, что Кармела вычеркнула его из своей жизни. И она изменилась – настоящая синьора. Дорогое платье, дизайнерская сумочка из Милана, прическа под Ким Уайлд
[166]. Кармела выглядела как женщина, вполне устроившая свою жизнь, – пусть даже заплатить пришлось пустотой внутри.
– Что случилось, Кармела?
После захода солнца они устроились на развалинах каменной ограды. Ветер шелестел в траве. На мшистых камнях мелькали гекконы.
– Браво, Винченцо. Ты сделал это. Я всегда знала, что ты пробьешься.
– Разве ты на меня не злишься?
– Злилась. Очень. – Она вздохнула. – Даже прокляла тебя. Но месть – штука бесполезная, она не сделала меня счастливей.
– А я часто думал о тебе.
– Я думала о тебе намного чаще. – Она рассмеялась.
– У тебя есть дети? – спросил он.
Она покачала головой:
– Я сделала аборт.
– Почему? – удивился Винченцо.
– Он оказался свиньей.
– Мне жаль.
– Не о чем жалеть. Я не должна была выходить за него замуж.
Было ясно, почему Кармела пошла на этот брак. Потому что Винченцо опозорил ее перед всеми, отвергнув. И ей нужно было спасать свою честь.
– Ты все сделал правильно, Винченцо. Она – мать твоего ребенка.
– Она больше не хочет меня видеть.
Кармела была поражена. До сих пор она думала, что Винченцо счастлив с Таней.
– Я тоже все испортил. – Он поморщился.
– А знаешь что, – сказала Кармела, – тогда, на свадьбе Джованни, мы были такие юные, и жизнь лежала перед нами как чистая дорога…
Оба смотрели в пустоту перед собой и видели заросшее поле… первый поцелуй на каменных развалинах, перевернувший жизнь с ног на голову.
– А сейчас? – спросил Винченцо.
– А сейчас ни мне, ни тебе больше терять нечего, – ответила Кармела. – Так почему бы нам не начать все сначала?
Летом 1986-го они сыграли свадьбу, на том же самом поле. И поздно вечером, когда гости, сытые и пьяные, танцевали, уселись на развалинах. Он – в черном костюме. Она – в белом платье. Две марципановые фигурки на свадебном торте. Смотрели друг на друга и смеялись.
Винченцо последовал совету Нино Ваккареллы – покончил с гонками, пока те не покончили с ним. Отклонив все выгодные предложения, снял небольшую квартиру в Неаполе и устроился водителем-испытателем на завод «Альфа-Ромео». Никаких ралли, только обычные машины. Винченцо не мог допустить, чтобы его дети росли без отца.
Не сразу все заладилось. Только после вторых родов, в июне восемьдесят восьмого, Винченцо припарковал свой «альфасуд» под окнами их новой квартиры и открыл дверцу пассажирского сиденья. Кармела протянула мужу два свертка с любопытными черными глазами. В баре на углу фанаты болели за Италию против Германии, или наоборот. Винченцо было все равно. Он взял близнецов и поцеловал жену. Кармела пошла к двери. Она не видела, как плачет Винченцо.
Глава 75
Вероятно, слушая все это, я должна была испытывать нечто вроде ревности, но чувствовала только радость за Винченцо, у которого в конце концов все сложилось.
– Не знаю, – пожал он плечами. – Я никогда не забывал ни тебя, ни твою мать.
Нет, покоя он так и не нашел – я видела это в его глазах. Главное противоречие его жизни так и осталось неразрешенным.
– Ты когда-нибудь еще встречался с Энцо?
– Нет. Но Джованни как-то видел его.
– Когда?
– Давно. Здесь, в Мюнхене. Энцо работал в какой-то мастерской, чинил «веспы».
– Ты не хочешь с ним встретиться?
Винченцо покачал головой. Глаза стали холодными.
– Как думаешь, он еще здесь или вернулся в Италию?
Винченцо пожал плечами.
– Сейчас многие твердят о возвращении, вот и Джованни. Когда в девяносто втором в Ростоке горело общежитие для иностранцев, все поняли: это уже не наша страна. Но Розария тут все-таки прижилась, их дети лучше говорят по-немецки, чем по-итальянски. У них немецкие друзья, и они фанаты «Баварии». Даже сны видят по-немецки. Их родина здесь.
– А твоя?
Винченцо грустно рассмеялся.
– Родина? В итальянском языке нет такого слова, ты в курсе? А в немецком у этого слова нет множественного числа.
Он усмехнулся и отошел к автомату за новой порцией кофе.
– Я до сих пор влюбляюсь в немецких женщин… туристок, коллег… Быть может, в каждой из них я вижу Таню.
– А дети? Они знают о немецком дедушке?
– Нет. Но они поклонники Шумахера, Феттеля, Швайнштайгера, Озиля…
У меня зазвонил мобильник. Я и забыла о том, что мама знает, где я и с кем.
– Мы ждем, – коротко объяснила я. – Он на операции.
Она молчала. Я слышала, как в трубке гудит ветер.
– Я здесь, внизу.
Я подошла к окну. Мама стояла у входа. Одинокая фигура рядом с фонарем.
– Почему ты не заходишь?
– Он с тобой?
– Да.
– Тогда не буду вам мешать. Я только хотела…
Мама не договорила. Почему она не может оставить нас с Винченцо в покое? Я злилась и одновременно жалела ее.
Винченцо сделал знак, что мы можем поговорить без помех, и деликатно удалился.
– Я знаю, что он… – мама подыскивала слова, – что он многое понимает не так, как я… Он слишком темпераментный.
Я совсем не была уверена, что мама выбрала подходящее место для выяснения отношений. Но главное, я не понимала, чего она хочет.
– Дело не в том, что ты понимаешь так, а другой иначе. Просто правда всегда двулика.