Махновские всадники, среди них и Лепетченко со своей чалмой, и Калашников, и Левадный, и сам Махно с перевязанной ногой, сопровождаемый верным Юрком, то и дело оглядывались, убеждаясь, что гусары неумолимо приближаются…
Впереди махновской кавалерии мчалось пять тачанок с пригнувшимися пулеметчиками. Сквозь пыль Махно видел прищуренные глаза невозмутимого Кожина, жующего соломинку, искривленное лицо деда Правды, чуб Каретникова поверх пулеметного щитка…
– Батько, скачить в сторону! – умоляюще прокричал Нестору Юрко, глядя на догоняющих их гусаров в каких-то никогда не виданных в этих краях меховых папахах. – Мы тут сами…
Гусары, видя, что махновские кавалеристы не рассыпались в стороны, а продолжали прикрывать собой длинный обоз, опустили пики. Редкая, почти никогда не выпадавшая гусарам удача: атаковать и рубить противника по всем правилам старинного кавалерийского искусства!
Ближе пики… Ближе… Совсем близко…
– Нестор Иванович! – закричал Юрко, прикрывая собой Махно и намеренно чуть отставая.
Фома Кожин привстал на своей тачанке и заорал громовым голосом:
– Руби дрова!
И тотчас махновские всадники ушли влево и вправо на поле, где ежиком торчала стерня, оставшаяся после косовицы. Гусары оказались в двух-трех десятках шагов от тачанок, идущих одна рядом с другой, строгой шеренгой. Из-за пыли гусары не могли увидеть, что на всех тачанках установлены пулеметы. Да и неприметны они были, лишь слегка выделяясь зелеными щитами из-за спинок задних сидений.
Новое оружие новой, маневренной гражданской войны! Гусарам оно еще было неведомо. Впрочем, махновцам – на практике – тоже.
Пять пулеметов одновременно ударили по гусарам. Почти в упор. Очереди сначала пошли не очень точно. Но шлях был мягкий, прицел не сбивал, и пока махновцы, разошедшиеся в разные стороны на своих юрких лошадях, скакали по степи, «Максимы» валили гусар шеренгами. Гусары шли на кинжальный огонь, как бык на красную тряпку. Лишь последние несколько шеренг начали догадываться о ловушке, все еще не до конца понимая, откуда ведется огонь. Стали расходиться по степи. Поворачивали обратно…
Тачанки остановились, и Фома Кожин меткими короткими очередями продолжал стрелять по противнику.
На шляху, как ряды у хорошего косаря, лежали шеренги гусар: у некоторых даже диковинные шапки не слетели, удерживаемые подбородочными ремнями. Кое-кто еще слабо шевелился. Спешившиеся махновцы подбирали оружие, подсумки с патронами, добивали раненых, рыскали по карманам, расстегивали амуницию, стаскивали сапоги… Успели раньше воронов…
Нестор подъехал к тачанке деда Правды, еще раз посмотрел на дорогу, устланную трупами лошадей и людей. Снял свою барашковую шапку, потрясенный зрелищем.
– Ну и ну!.. Кто б мог сказать! От это тачанка! От эт-то степная царица! – Он свесился с коня, наклонился к деду Правде. – Дай я тебя расцелую, дед!.. Хоть ног у тебя и нету, зато какая золота голова!
– Позволь, и я тебе поцилую, – отозвался дед Правда, вытирая мокрый ус. – Бо и я б не догадався от так рядком тачанки поставить… Это ж получилась цела батарея! Шо твоя шрапнель!.. Не-е, Нестор Ивановыч, у тебя и ногы, и голова – все на мести! Не здря батькой нариклы!
Нестор обернулся к Кожину:
– Хороших дров нарубил, Фома!..
Но пулеметчик был недоволен:
– Не. Все ж таки многие успели обратно повернуть.
– Догоним!
«Тачанка» – слово это в новом, грозном своем значении войдет не только в украинский и русский языки, но и, в транскрипции, в немецкий. Старинная подрессоренная бричка с пулеметом на заднем сиденье – чудо степной войны! С последними выстрелами Гражданской войны она исчезнет, вновь превратившись в обычную мирную повозку, средство передвижения землемеров, счетоводов…
В селе майор опустил бинокль. Лицо его стало безжизненным и страшным. Часть гусар, пыльных, в сбившихся шапках, уже почти подскакала к своему командиру – жалкие остатки блестящего эскадрона…
Но их доклад майора уже не интересовал. Он не стал его слушать, резко развернул коня и ускакал из села в степь, в сторону Гуляйполя. За ним тронулся конвой.
Разбитое войско, растянувшись по степи, последовало за командиром.
К Нестору подьехали Щусь, Григорий, Лепетченко, Калашник, Левадный, Каретников, Трохим Бойко… Лашкевич протянул Нестору карту:
– Глянь, батько, якыйсь гусар посеял. Вроде як наши места, а написано не по-нашому. Ось Катеринослав, Херсон, Одесса…
– Отдай Чубенку. Федос говорил, он в карте хорошо разбираеться.
– Як на гармошке грае, – подтвердил Щусь.
– Может, она нам чуть позже пригодится. Когда по всей Украине пойдем. А пока… дорогу до Гуляйполя мы и так найдем!
– Шо, на Гуляйполе пидем? – удивился Щусь. – Там же немцев до чорта. Полк, не меньше. А у нас?..
– А у нас – внезапность, это уже считай рота. Тачанки, что нагнали на них страху – ще рота. Та нас человек… Сколько, Тимка?
– Може, сто, може, чуть бильше.
– Ну так шо ж нам наполовину разбитого немецкого полка бояться? – Нестор поднял глаза на Щуся. – Даю тебе, Федос, в подкрепление три тачанки, пойдешь со своими хлопцами левым флангом. И прочешешь все Гуляйполе до самой церквы…
– Поняв.
Махно оглядел окруживших его бойцов, остановил взгляд на немолодом Трохиме Бойко:
– Ты, Трохим, в Японскую кем был?
– Так це колы було!.. Младшим унтер-офицером…
– О! – обрадовался Махно. – Назначаю тебя, Трохим, полковником. Пока полка нема, покомандуешь теми, хто есть. Зайдешь в Гуляйполе с правого фланга. И тебе тоже – три тачанки… Встренетесь з Федосом на площади, коло церквы! Понял?
– Понять-то поняв! Но полковник – це дуже высоко! Назначь мене, Нестор, лучше… ну, хочь сотником, чи шо.
– Ладно, будешь сотником, – легко согласился Махно. – Это ж временно. А справишься, хлопцы тебя хоть генералом назначат. Потому шо командиры у нас будут выборные. – Он встал на подножку тачанки, сверху оглядел сгрудившихся вокруг него соратников. – Давайте, хлопцы, не опозоримся! Гуляйполе – то наша родна мать! Наша столица! Ворвемся с грохотом, с гамом! Вперед!..
Застучали сотни копыт. Засвистели нагайки. Заскрипели колеса телег, тачанок. Пыль поднялась над степью…
Гуляйполе было не близко. Но уж очень им хотелось побывать в своем родном селе, в своей столице!
Справа высился курган с каменной бабой наверху. Сколько уже видел этот рукотворный холм, степная пирамида, вот таких походов, сколько слышал разбойничьего свиста, скрипа, звона оружия! Сколько крови впитала эта земля!
Глава двадцать первая
Поколупанное пулями здание почты, мрачный особняк бывшей полицейкой управы, народный театр, площадь, на краю которой стояла расписанная, как шкатулка, Крестово-Воздвиженская церковь.