Из служебной комнаты вышел заспанный юноша в форменной тужурке.
– Утром второго января вы дежурили? – спросил Пушкин.
– Так точно, – ответил юноша, позевывая.
– Около десяти часов кто-то отправил телеграмму в Тверь. Можете описать отправителя?
Для начала телеграфист проверил учетную книгу. Действительно, телеграмма была.
– Какая-то дама отправила, – сказал он. Не слишком уверенно.
– Госпожа Терновская?
Юноша почти возмутился.
– Да что вы! Анна Васильевна у нас частый гость, в лицо знаем-с…
– Тогда зачем вы приняли телеграмму от другого человека за ее подписью?
Глинкин готов был съесть юного телеграфиста. Такой позор на контору! Куда катится почта! Однако юноша стыдом не страдал.
– Нам положено слова для платы считать. Слово – четыре копейки. Извольте заплатить… И чтобы телеграмма не секретным языком была составлена. А за прочим следить не обязаны… Таковы правила.
– Правила надо соблюдать, – сказал Пушкин. – Описать даму можете?
Юноша пожал плечами.
– Дама как дама, не толстая, не худая… Пришла и ушла… И вспомнить нечего…
– На ней был белый платок с яркими бутонами?
– Вот еще! Бутонами любоваться… Трудимся, не покладая рук…
– Видели ее прежде в конторе?
Телеграфист изобразил кипение мысли.
– Кажется, видел… Да, точно, это же соседка Анны Васильевны… – наконец прозрел он.
– Мадам Медгурст? Или ее экономка Агапа?
– Да нет же. Эта… Живо… Жива… Сыну на Кавказ поздравительные депеши шлет…
– Живокини, – подсказал Пушкин.
– С подлинным верно! – согласился юноша канцелярским выражением.
Но тут заявил несогласие Глинкин.
– Невозможно! Я перед мадам Терновской всегда к мадам Живокини захожу… Дома она была утром…
– Ну, значит, не она, – зевнул телеграфист и пошел прочь.
Очень хотелось Глинкину отвесить юному чиновнику хороший подзатыльник. Но постеснялся при господине из полиции. Еще подумает, что на почте порядка нет…
16
Войдя в прихожую, Агата упала на колени.
– Простите меня! – вскрикнула она, заламывая руки.
К столь бурному проявлению эмоций Агата Кристофоровна не привыкла. Подняв кающуюся грешницу, привела на диванчик. Пристойного разговора не вышло. Агата упала к ней на грудь. И хлынул поток признаний.
Захлебываясь в словах, она стала рассказывать обо всем. Как перепутала Тимашева с ухажером, как пропала Прасковья, а Настасья молчала больше суток, как прогнала мерзавцев Фуделя и Лабушева с букетами, как столкнулась в Тимашевым, как он пригласил завтракать, а потом защитил от купца, как упал от удара в сердце, как она неслась в аптеку, вернулась, но было поздно… И теперь во всем корит себя одну…
– Прасковья пропала… Тимашев умер, – сказала Агата Кристофоровна, будто подведя черту, и ласково обняла ее за плечи. – Ну будет, будет, Москву слезами не возьмешь…
– Вы меня простите?
В лице Агаты было столько отчаяния, что не устояло бы и более твердое сердце. У Агаты Кристофоровны, как нам уже известно, сердце было излишне податливым. Ладошкой она смахнула барышне слезы.
– Христианский долг прощать врагов, а уж тебя и подавно, моя милая… – сказала она. – Бедная Настасья, в один день лишиться и гувернантки, и отца… Нельзя оставлять ее одну в такой час, поедем…
Агата чуть не силой усадила тетушку обратно.
– Не надо ехать, – сказала она.
– Это что значит?
– Настасья, узнав о смерти отца, разве что в пляс не пустилась… Кричала, какая она теперь свободная…
Агата Кристофоровна взглянула на чемоданы Тимашева, что оккупировали ее гостиную. Куда их теперь девать?
– Вот как, значит, Настасья Андреевна скорбит по отцу…
– Ни видеть, ни знать ее больше не желаю, – в сердцах выпалила Агата. – Я была воровкой, но подумать о подобной гадости не могла…
– Какая сильная натура, – сказала тетушка, думая о своем. – Не удивлюсь, если наша милая Настасья подговорила купца ударить Тимашева…
– Это невозможно… Я купца сама выбрала и подцепила в тот проклятый вечер… Потащила на рулетку… Он проиграл и взъелся на меня… За то, что не удовлетворила его желания…
После такого признания Агата ждала, что ее погонят. И была к этому готова. Но раз Агата Кристофоровна простила, то простила за все и до конца.
– Значит, видела, как Анна Васильевна куш сорвала, – сказала она в раздумьях.
– Видела… – выдохнула Агата. – Купец против нее ставил и спустил тысячу…
– Вот что, моя милая, – мадам Львова как будто приняла трудное решение.
Агата невольно сжалась.
– Мы с тобой допустили большую ошибку, – продолжила она. – Подозревали Фуделя и Лабушева. Они мелкие жулики, а не убийцы… Настоящий убийца прячется в тени… Пора вывести его на свет…
– Говорите, я на все готова… – Вид Агата имела заплаканный, но решительный. Агате Кристофоровне это понравилось. Она дала точные инструкции, что нужно делать. Ей и себе. Разделившись, они успеют значительно больше. И, чего доброго, еще удивят Пушкина. Сильно удивят…
17
Пристав Ермолов лично снял показания с Икова. И теперь перечитывал, сидя в кабинете. Показания были отличными, купец покаялся, полностью признал вину. Надеясь на снисхождение присяжных: он ведь не убийца какой. Рука сильная, толкнул нечаянно, не знал, что у господина сердце больное. Мадемуазель, что была причиной конфликта, в протоколе не указывалась. Ермолов счел, что лучше ее вовсе не упоминать. Раз она не подлежит аресту. Он собирал листы в папку, когда в кабинет вошел Пушкин.
– Уже узнали? – спросил пристав.
Судя по вопросу, ждала очередная неприятность.
– Расскажите подробности, – сказал Пушкин, как будто в самом деле знал.
– Ваша подопечная проявила себя с лучшей стороны! – доложил пристав.
Не надо взывать к логике или гадать на картах, чтобы понять, о ком речь.
– Мадемуазель Бланш не моя подопечная.
– Как она подняла тревогу! Как бросилась в аптеку за лекарством! Выше всяких похвал… Жаль, усилия были бесполезны.
– Кто погиб?
– Умер от удара в сердце, – пристав загнул в протокол. – Некто Тимашев, Андрей Алексеевич, помещик из Твери…
Дальше играть в отгадки у Пушкина не было времени. Он просил изложить подробно, что случилось. Немного удивившись, пристав описал происшествие в ресторане «Лоскутной». Не забывая подчеркнуть положительную роль мадемуазель Бланш.