Изменившийся человек - читать онлайн книгу. Автор: Франсин Проуз cтр.№ 32

С тех пор, как Бонни поступила к Мейеру, она стала живо интересоваться природой харизмы — и даже стала экспертом. Харизма всегда действует на людей, даже если не вызывает доверия. И удивительно, как сильно она действует. Но что-то иногда кажется Бонни рассчитанным и неискренним — отсюда и недоверие.

Однажды во время семейного отпуска, когда ребята были еще маленькими, они поехали покататься по Бостонской гавани. Макс тогда набрел на компанию восторженных девочек-подростков и заворожил их небылицами о том, как папа охотился на львов в Африке. Дэнни чуть не со слезами на глазах твердил отцу и матери: «Он же врет. Врет!» Когда Мейер — а теперь и Винсент — обрабатывают репортеров, Бонни понимает, что должен был чувствовать Дэнни.

Бонни столько раз слушала, как Мейер рассказывает одни и те же истории, что теперь может рассказать их сама, в точности как Мейер, слово в слово, пауза за паузой. Но с Винсентом… ее обеспокоило, что эту историю она от него не слышала. О смерти отца. Почему он не рассказал ей? Она предоставила ему сколько угодно поводов. Еще в начале их знакомства обронила, что она сирота. Рассказала о смерти отца в нелепой автокатастрофе на магистрали Ф. Д. Рузвельта восемь лет назад. И о том, как мать умерла от инсульта за два года до этого. Повалилась на стол, ужиная с отцом Бонни.

Винсент говорил, что его отец умер, а мать снова вышла замуж и живет на севере штата. Но о самоубийстве не упомянул. А сегодня сказал журналистке — посторонней. Бонни поймала себя на том, что стиснула руки, когда всплыла эта подробность. Ревнует Бонни? Что за чудеса?

Вообще ей не стоило бы волноваться. Своей трагедией Винсент поразил эту Бренду Старр ^[31] в самое сердце. И, может быть, действие не было бы таким сильным, если бы он повторялся, рассказывал то, что уже слышали другие присутствующие. Но вряд ли он приберегал свой рассказ специально для такого случая. Может, он и умеет обходиться с репортерами, но пока что он не рекламный гений. А может быть, и да. Кое-что из его рассказа прозвучало не просто убедительно, но и красиво. Например, про божественную избранность Ала Грина. Такое не может быть просто выдумкой.

Спросить у Винсента, почему он сообщил журналистке важный факт о себе, а ей не сказал — такой близости с ним Бонни себе не представляет. Получилось бы, что она сетует, а на это она не решится, коль скоро они не любовники, не члены одной семьи, не задушевные друзья, а только сотрудники и временные соседи.

Она выходит из своего кабинета и идет в комнатку с компьютером, которую отвели Винсенту. Большинство здешних компьютеров подсоединены к группе мощных принтеров. Но у Винсента отдельный дешевый принтер. Это вроде карантина. Может быть, системные администраторы выяснили что-то про него, и у них сработал рефлекс: не включать его в сеть.

Задание у Винсента — вбить все, что он знает о ДАС, в файл о расистских группах, который составляют в фонде. Это была идея Мейера. Мейеру не пришло в голову спросить, умеет ли Винсент печатать. К счастью, как обнаружила Бонни, он научился в школе. И если он нашел фонд в Интернете, значит, наверное, владеет компьютером.

Сейчас он наклонился над клавиатурой, слишком близко к экрану. Может испортить глаза. Или ему очки нужны?

— Что вы пишете? — спрашивает Бонни.

Винсент вздрагивает. Рефлекторно хочет заслонить экран. Спустя секунду успокаивается.

— Посмотрите, — говорит он и освобождает кресло для Бонни.

Бонни садится и читает:

«Одна из жгучих тем в ДАС — еврейская монополия на средства массовой информации. Есть люди, готовые зачитывать длинные списки евреев, которые управляют телевизионными станциями, голливудскими студиями и всеми главными газетами. Костяку организации известны не только имена важных евреев, но и домашние адреса».

— Интересно, — говорит Бонни. — Важные евреи? Все главные газеты? — Она смотрит на Винсента, и ее тянет спросить: насколько вы сами в это верили… верите? Но кажется невежливым просить у него объяснений сегодня, после того, как он потратил столько времени и сил, объясняясь с журналисткой. Он не обязан работать сверхурочно только потому, что Бонни любопытна. Бонни уважает чужой труд, это сидит в ней очень крепко. Вот почему она щедра на чаевые и никогда не оставит гостиничный номер в беспорядке, чтобы прибиралась горничная, и…

— Это было так скучно, — говорит Винсент.

— Что?

— Они будут сидеть там и декламировать свой список. Майкл Айснер. Стивен Спилберг. Брэндон Тартикофф. Половина этих голливудских ребят уже умерли, а еще треть, уверен, даже не евреи.

У Бонни мурашки по спине. Это не чьи-нибудь имена. Не чьи-нибудь домашние адреса. Слава Богу, она не из их числа, не из списка этих маньяков. Слава Богу, она не замужем за таким человеком и не живет по такому адресу. Хватит того, что ренегат ДАС живет у нее в доме, бомба замедленного действия — ожидает, когда его выследят бывшие товарищи и взорвут его жизнь. И ее заодно. Помолчав, она говорит:

— Вы отлично справились. Там. С Лоис Лейн ^[32].

— По-моему, ей захочется о нас написать, — говорит он. — То есть о фонде.

Бонни смотрит Винсенту в глаза: два озера совершенной искренности, настолько глубокой, насколько проникает ее взгляд. Странно, ощущение такое, какое у нее иногда бывает во время работы с Мейером — словно ветер подул им в спину, и они плывут к горизонту.

— Зрение у вас… хорошее? — спрашивает она.

— Сто процентов, а что?

— По-моему, вы слишком близко сидите к экрану.

— Сяду подальше. Да?

Снова молчание. Потом Бонни говорит:

— Насчет благотворительного ужина — вас это не смутило? Я имею в виду, небольшая речь? Три, четыре минуты. Ничего страшного. Извините, что только сейчас узнали. Мы вас слегка огорошили. Мне надо было сказать об этом раньше. Я собиралась. Почему-то я не знала, что Роберта условилась с репортером.

Винсент говорит:

— Но проблеймо. Справлюсь. Могу встать и поблагодарить фонд за то, что помог мне круто повернуть жизнь. Это самое малое, что я могу сделать.

— Мне жаль, что так случилось с вашим отцом. Кажется, я об этом не знала.

— Я думал, что говорил вам. Но спасибо. Мне было три года. Я не так хорошо его знал. Меня огорчает, что он сделал это в гараже у тети. Знал, что дядя ее заставит убираться. Почему он не мог пойти для этого куда-нибудь в лес?

Бонни глубоко вздыхает. Какой он все же чуткий под этой напускной развязностью. Более мелкий человек сфокусировался бы на том, как эта смерть на нем сказалась.

— Бедняга, вероятно, не думал об этом, — говорит она.