— Кровь, — говорит дед. — У них была кровь твоей подружки. Откуда — неизвестно. Но использовали они ее умело: ни один из охранников чужого запаха не учуял!
— Опять твои нелепые оправдания? — злюсь, потому что это никак не оправдывает оплошность. Да и не объясняет, зачем деду Сказочник.
— Прости уж, — он бесстрастно пожимает плечами. — Все предусмотреть невозможно.
— Серьезно? — я прищуриваюсь и сверлю его яростью. — Ты знал, что девушка в борделе — великий маг. Ты знал!
— Ну, знал. И что? — невозмутимо говорит дед и пересекает комнату. — Идем к столу, все уже собрались. Элен переживает. Не порти вечер, внук.
— Идиотизм! — выкрикиваю и взмахиваю руками. Снова выглядываю из окна: дедова братия уже убирает тело и подчищает следы борьбы.
— Это был всего лишь Арсенчик, — фыркает дед, отследив направление моего взгляда. — Конторская шестерка. И тот, из-за кого Элен влипла. Ну, — он смеется, — это официальная версия.
— Обхохочешься! Насколько знаю, он ее брат.
— Михаэль, ты ведешь себя, как малолетний ребенок. Игры в песочнице не для твоего возраста. Сказочник нужен миру, нужен власти, нужен идиотам, которые мнят себя великими. Да ты и сам знаешь! — он отмахивается. — Есть пошли, что-то я проголодался.
— А тебе зачем Сказочник?
— Чтобы продать Конторе подороже, — дед хохочет в голос.
— Совсем сдурел?! — взвизгиваю.
— Шучу, шучу, не бойся, — дед усмехается и хлопает меня по плечу. — Надевай портки и пойдем есть уже! Элен соскучилась!
Отдергиваю плечо и отодвигаю его руку.
— Ты лучше бы сказал, как нам из этого дерьма выбраться, чем хохмить.
— Если я не говорю сейчас, значит, еще не время, — он подмигивает. — Логично?
Отмахиваюсь. Знает, что мы как в мясорубке сейчас. Стоит ли сейчас тянуть с объяснениями? Быстро одеваюсь и выхожу из спальни: я должен видеть Элен. Убедиться, что с ней все в порядке.
Широкая лестница ведет в просторную гостиную. Знакомый с детства интерьер до сих пор не изменился, но вещи выглядят по-прежнему ново и роскошно, словно ими никто не пользовался. Помню, как лежал на этом угловом диване в детстве, когда приезжал к деду погостить: кажется, бабушка еще была жива. Помню, как стекло в серванте разбил и получил за это розги. Кажется, с тех самых пор деда и недолюбливаю. Правда, появилась еще уйма причин.
В столовой пахнет запеченной говядиной и овощами. И, как только я замечаю взволнованное лицо Элен, мне становится легче.
— Ты в порядке? — не обращая внимания на остальных, беру лицо любимой в свои ладони и целую в губы.
И тут же слышу, как дед кряхтит за спиной. И тут поддеть стремится, заноза!
— Все хорошо, — отвечает она и касается ссадины на моей шее. — Мне не позволили вмешаться.
Киваю. Хоть в чем-то дед не оплошал. Сажусь рядом и сжимаю на своих коленях руку девушки. Кажется, что кости захрустят от моего волнения. Она рядом. Здесь. Жива. Почему я как на углях сижу?
Правило № 47. Обходи старые грабли
После сытного обеда мы отправляемся в одно из соседних имений. К писателю, что может дать ответы, которые я так жду. Хотя дед услужливо выделил нам карету с охраной, я то и дело озираюсь по сторонам. Если пара лазутчиков смогла проникнуть сюда, Конторщики могут прятаться где угодно! Каждый сугроб превращается в тень, каждая ветка — в выставленное лезвие, и даже снег падает слишком громко.
Карета останавливается у довольно скромного двухэтажного дома из бруса. Черепичная крыша торчит бугорком из поросли облысевших вишен.
— Приехали, — говорит Михаэль. Спрыгивает с подножки и протягивает мне ладонь.
Почему-то встреча с писателем волнует меня. Я жду разгадок. А если он ничего не знает? Но и хуже ведь быть не может?
Мы поднимаемся по дорожке к крыльцу, и навстречу нам выходит невысокий сухопарый мужчина.
— Он говорил, что вы приедете, раммона, — писатель протягивает мне руку и, наклонившись, целует в тыльную сторону ладони.
— Не нужно таких почестей, — я изумляюсь и настораживаюсь. — Кто «он»?
— Вольпий — ваш отец.
— Моего отца зовут Александр, — возражаю я и тут же ловлю на себе полный укора взгляд Михаэля. — Звали.
— Давай просто разберемся с этим, а потом будем делать выводы?
Я сжимаю губы и киваю.
В доме писателя тепло и уютно. Играет Бах, поскрипывая пластинкой. На мягком ковре резвятся малыши. Девочка и мальчик, не старше пяти лет.
— Проходите, — мужчина мягко улыбается и приглашает нас в кабинет, заставленный полками с книгами.
Мы входим в мягкое тепло, чуть пахнущее книжной пылью и цветочным чаем, и садимся в высокие кресла. Без Михаэля сразу становится холодно и одиноко, будто отобрали что-то важное. Кислород, например.
— Ваш отец был гениальным человеком, — замечает писатель и поворачивается ко мне.
Я фыркаю, но рот не раскрываю. Я все же послушаю, что он скажет.
— Расскажите нам все, — подхватывает Михаэль. Он до сих пор выглядит уставшим, но говорит бодро.
— Вольпий встретил вашу мать, когда ему было давно за пятьдесят, а ей — чуть за двадцать, — робко говорит Антон. — Парадокс, но они полюбили друг друга. Да так, что вскоре на свет появились вы, раммона. Разузнав об этом, Контора насторожилась: ведь дар должен был передаться вам по наследству после смерти Вольпия. Много раз конторщики заявляли свои права на вас. Вашему отцу тяжело было защищать и себя, и вас. И Вольпий не нашел иного способа сберечь дар, чем спрятать вас в Москве, подменив парного ребенка.
— Парного ребенка? — удивляюсь я. — Это как?
— Вольпий рассказывал, — поясняет Антон, — что судьбы людей в сопряженных мирах переплетаются. Влюбленные находят друг друга, у них рождаются одни и те же дети. Невероятно, но факт. Та, кого вы считали своей мамой, нашла двойника Вольпия и в Москве! И у них в тот же день календаря появилась точно такая же девочка, как вы!..
— Елена, — тянет Михаэль и кивает. — Значит, где-то в Москве и мой двойник бродит?
— Наверняка, — отмечает писатель. — И ему, должно быть, пришлась бы по вкусу Елена. Только другая: та, что считает себя Элен. Если только его не коснулся один фактор, что строит разницу между мирами. Смерть.
— Ого! — я подпрыгиваю. Становится жутко, а воздух вокруг темнеет и густеет, будто вечер наступил. И уже не имеет значения, что меня воспитали чужие люди.
— Двойник Вольпия из Москвы ожидаемо попал в психолечебницу, — с горестью отмечает Антон. — Никто не верил, что он скачет между мирами. Долго он там не продержался: умер, едва вы, раммона, сказали первое слово.
— И что дальше? Что хотел Вольпий? Зачем эти загадки, ключи, тайны? Нельзя было сразу дочь найти и помочь? — Михаэль немного злится, ерзает на стуле и поглядывает на книжные полки.