Или сопротивляться. Бороться. Кричать. Только есть ли смысл?
Пока иду, все перед глазами плывет. Почему я отпустила Михаэля? Почему?!
Мужчина пропускает меня в комнату первой. Здесь все, как и прежде, разве что, кто-то оперативно вытер остатки вина с пола и поставил новое. А скоро и рыбу с пивом принесут… Тошнота карабкается по ребрам: неужто не знала Элен, на что идет?!
Дверь хлопает, и замок, тихо щелкнув, отрезает нас от коридора. Я вспоминаю о моем секретном оружии, что запрятала под матрацем. Надеюсь, толстяк окажется сговорчив, но если потребуется…
Клиент грузно проходит по комнате и заваливается в кресло в углу.
— Танцуй, — говорит и щелкает языком.
С возмущением и отвращением оглядываю его. Нужно думать о том, что, возможно, он когда-то был красивым и добрым. И не чмокал губами. И не ходил по борделям за поиском утех.
— Ваша жена такое одобряет? — спрашиваю его вместо того, чтобы повиноваться.
— Тебя это касается? — он округляет глаза и ерзает в кресле, пытаясь вместить свой толстый зад.
— Просто не люблю, когда предают женщин, — я дерзко подмигиваю. — Мы ради вас все делаем, а вы вечно чувствуете себя хозяевами жизни.
— Твое дело выплясывать, а не мораль мне читать, — мужик краснеет и сжимает кулаки. — Хочешь отработать два часа бесплатно? Так я устрою, — он откидывается на спинку. — Начинай.
— Может, покажете, как надо? — усмехаюсь я, наблюдая, как сомовья морда клиента наливается закатным багрянцем. — А то я последний раз в школе на выпускном выплясывала!
Он кривит губы и упирается ладонями в подлокотники:
— Ты грубишь клиенту, штраф уже заработала. Танцуй.
— Не буду, — мямлю я уже не так уверенно. Туша клиента, пожалуй, способна раздавать меня наживую, если ему вдруг вздумается на меня грохнуться.
Он сначала смотрит на меня и пыхтит, а затем поднимается из кресла и берет в руки трость. Щелкает резной болванкой по ладони и говорит:
— Аврора обещала мне хорошее развлечение, а ты решила носом покрутить?
— Ну, что ж поделаешь, — развожу руками. — Не все всегда происходит так, как мы того хотим.
Удивляюсь своей смелости. Когда я ныла и жаловалась на жизнь, мне не могло и в голову прийти, что я могу взять бразды правления в свои руки! Досада всего моего существования в том, что я додумалась до этого лишь когда потеряла все.
Навершие трости поворачивается в мою сторону.
— Ложись, — и тыкается мне в грудь. — Я купил тебя, мне все равно, что ты там хочешь.
Мотаю головой:
— Одно вы не учли. Если я не хочу, то и не буду. Давайте разойдемся с вами по-хорошему, господин…
Он открывает рот и давится словами.
— Роан, простушка! Да я же тебя… — толкает меня тростью в плечо, заставляя почти упасть на кровать.
— Спокойно, уважаемый роан, — я выставляю вперед ладонь и морщусь от боли. Надо отдать мужичку должное: под слоем жира и дряблой кожи у него точно есть слой мышц. Да как бы там ни было, я не позволю ему сделать из себя подстилку! — Единственный компромисс, на который я готова пойти, спеть вам.
— Э, нет, — наглая рожа двигается ближе, и меня обдает неприятным запахом изо рта. — Ты меня удовлетворишь, а потом танцевать будешь, как я захочу. Мои деньги — мои желания. Запретного я не требую.
— Так вот беда, — потихоньку скатываю покрывало и двигаюсь к окну. — Не нравитесь вы мне. К диетологу бы вам сходить, на бамию и беби-шпинат пересесть, пиколинат хрома и кору муравьиного дерева на айхербе заказать, на двухразовое питание перейти. Вон как организм вразнос пошел, даже изо рта воняет. Фу-у!
— Острая на язычок, — скалится мужик. — Да только зубы мне не заговаривай, — он расправляет плечи и снова бьет тростью по ладони. — Будешь сидеть со мной, пока не выполнишь оплаченное. Аврора, видно, с ума сошла, когда тебя предложила! — он идет ко мне с уверенностью во взгляде. Сейчас сцапает, и потом пиши пропало!
Вскакиваю и отхожу в маленькую нишу между стеклянным столиком и подоконником:
— Ладно, посидим. Только если дело затянется до ночи, — поглядываю на смятую кровать, — спать будем валетом и одетые. Хорошо?
Он краснеет пуще прежнего.
— А ну, сюда иди! Я сейчас покажу, кто с кем и как спать будет!
— Так показывайте, — невозмутимо пожимаю плечами, — а я тут постою, посмотрю.
Клиент крутит головой и, кажется, собирается уйти, но потом буром идет на меня, как настоящий разъяренный бык.
Вздрагиваю от страха, но тут же беру себя в руки. Меня парализует, но лишь на мгновение. А потом, подчиняясь инстинкту самосохранения, я отталкиваюсь от стены и опрокидываю на незнакомца стеклянный стол.
Хрупкий материал звенит, сея по полу осколки. Вино брызжет на паркет густой, сладкой кровью. И воздух впитывает такой знакомый аромат перезрелой черной вишни…
Клиент отскакивает назад и верещит, как свинья:
— Да ты совсем, что ли?!
А я выхватываю острый осколок — попрочнее, чем тот, что лежит у меня под матрацем — и выставляю перед собой:
— Аврора немного ошиблась. Все, что я могу вам предложить — острые ощущения. И песня.
— Смотри, девка, я уйду, но ты будешь жестоко наказана! — он тычет в меня пухлым пальцем. — И я все равно тебя…
— Передавайте супруге привет, — машу в ответ рукой.
— Ты пожалеешь о том, что отшила меня! Я бригаду приведу, будешь обслуживать, как миленькая. Дай только Авроре расскажу, как ты себя вызывающе ведешь! — он идет к двери и зло распахивает ее.
Наклонившись, замечаю в стопке прозрачных осколков зеленоватый камушек. Похоже, богатый буратинка серьгу свою обронил. Поднимаю ее и протягиваю ему с милой улыбкой на лице:
— Да чтоб вас черти всю ночь драли! И вдоль, и поперек! Чтобы вы поняли, на что вынуждены идти девушки, которые работают здесь!
Он замахивается, но тут же опускает стиснутый кулак.
— Я еще вернусь, — зло цедит сквозь зубы, разворачивается и уходит прочь.
Когда тишина съедает его шаги, я приваливаюсь к запотевшему стеклу окна. Снаружи валит снег. Белые мошки роятся в воздухе и оседают на голых ветвях и промерзшей земле. И кажется, что вся моя жизнь такая же: опустошенная и замерзшая.
Быстрые шаги громыхают по коридору и как будто вбивают меня в пол. Я знаю, кто спешит ко мне. На всякий случай сдергиваю с кровати покрывало и занавешиваюсь им. Словно это поможет мне избежать нотаций и наказания.
— Ах, ты неблагодарная! — нападает с порога Аврора. Ее лицо пламенеет от возмущения. Она подходит ближе и забирает покрывало. — Это моим клиентам запрещено вас бить! — и большая ладонь влипает в щеку, отчего кожа превращается в очаг яркой боли. — А я могу убить, и никто о вас не вспомнит, как о потопленных котятах. — Женщина бьет не один раз, я пытаюсь оттолкнуться, но получаю по косточкам рук. Кольцо с камнем рассекает кожу, и кровь переплетает пальцы. Большая лапища сгребает мои волосы и тащит на себя. Не получается кричать, боль затмевает рассудок. Я просто бреду куда-то и не понимаю, что делать дальше.