Дом Ротшильдов. Мировые банкиры, 1849–1999 - читать онлайн книгу. Автор: Найл Фергюсон cтр.№ 79

Казалось, альмаденская система работает так хорошо — Альфонс назвал ее «молочной коровой», — что в 1872 г. обсуждалась возможность применить такую же систему и к принадлежавшим государству медным рудникам в Рио-Тинто. Республиканский переворот 1873 г. вынудил на время забыть о таких планах. Однако после реставрации Бурбонов в конце следующего года рудники были проданы британской компании за 3,7 млн ф. ст. (гораздо большую сумму, чем стоили рудники, по мнению Ротшильдов). Лишь позднее Ротшильды начали интересоваться Рио-Тинто как мажоритарные акционеры — их участие оказалось необычайно выгодным, так как во всем мире резко подскочил спрос на медь. То же самое, однако, нельзя сказать о продолжительном участии Французского дома в делах Сарагосской железнодорожной компании. Несмотря на то что она неуклонно поглощала более мелкие линии, например Кордова— Севилья, МСА (Мадрид — Сарагоса — Аликанте) никогда не выплачивала акционерам дивиденды. Продолжительное соперничество между ней и Северной железной дорогой Перейров, которое продолжалось до 1920-х гг., можно считать одним из самых неприбыльных дел Ротшильдов — и это несмотря на государственные субсидии на общую сумму в 24 млн ф. ст., по сравнению с общими французскими инвестициями в размере 70 млн ф. ст.

Больше чем что-либо другое этот постоянный экономический интерес к Испании объясняет политический интерес французского правительства к Испании после революции 1868 г. Едва свергли королеву Изабеллу, как пошли слухи о возможном преемнике — представителе какого-нибудь европейского королевского дома. Ротшильды благоразумно старались не ссориться с Бурбонами; более того, непосредственное участие Парижского дома в финансах королевской семьи, судя по всему, началось за несколько недель до революции, в результате которой Бурбонов свергли. Но в краткосрочной перспективе о представителе Бурбонского дома не могло быть и речи, несмотря на то что Наполеон III отдавал предпочтение сыну Изабеллы, Альфонсо, принцу Астурийскому. Как обычно в таких случаях, имелся кандидат из Саксен-Кобургов — Фердинанд. Во время долгого междуцарствия, между революцией и октябрем 1870 г., когда королем согласился стать Амадео Савойский (сын итальянского короля Виктора-Эммануила), обсуждались и другие кандидаты ^[70]. Одним из них был Леопольд Гогенцоллерн-Зигмаринген, родственник короля Пруссии. Франция, конечно, попыталась оспорить его кандидатуру, считая Леопольда новой прусской угрозой с юга, что ускорило роковую войну 1870 г.

Если Бельгия и Испания не были великими державами, то Италия по крайней мере претендовала на такую роль. Во время кризиса 1866 г. Джеймс пытался оказать финансовое давление на итальянское правительство, хотя его усилия почти не увенчались успехом. В конце концов его замысел, по которому Италия покупала Венецию у Австрии, был реализован, но только после той войны, которую он так надеялся избежать. В период после Пражского мира Франция и Италия неоднократно обсуждали возможность антипрусского союза; возможной третьей участницей такого союза считалась Австрия. Бисмарк назвал такую комбинацию «гипотетическим вздором»; тем не менее ее не следовало отметать сразу. В феврале 1869 г. до Ната дошли слухи, что «его величество решит воевать, чтобы отвлечь внимание общественности от внутренних дел» и что итальянский посол в Париже возвращается в Италию «с политическим мотивом, то есть с целью побудить свое правительство заключить наступательный [и] оборонительный союз с этой страной». За два месяца до того итальянцы на самом деле тайно предлагали свой нейтралитет в случае войны, требуя в качестве платы Тироль. А в 1870 г., когда началась война, Виктор-Эммануил всерьез думал примкнуть к Франции против Пруссии; что необычно, в данном случае его решение отвергли его же министры.

С финансовой точки зрения Италия была податливой. Военные издержки — и внешние, и внутренние — вызвали рост расходов с 916 млн лир в 1862 г. до 1 млн 371 тысячи лир в 1866 г.; но доходы резко отставали от расходов, повысившись с 480 всего до 600 млн лир, поэтому к 1866 г. более половины всех расходов финансировалось с помощью займов. За четыре года после 1861 г. государственный долг более чем удвоился и достиг 5 млрд лир (около 55 % ВНП). Не только цена итальянских рентных бумаг упала с 66 до 50 с небольшим в 1867 г.; в 1866 г. пришлось приостановить конвертируемость лиры, что привело к резкому обесцениванию валюты. Так, по отношению к фунту стерлингов итальянская валюта в период 1862–1867 гг. упала на 12 %. Итальянские политики по-прежнему озадачивали иностранных наблюдателей (после итальянского Рисорджименто почти единственным, о ком Ротшильды отзывались хорошо, оставался «ученик» Кавура Квинтино Селла; интригана Урбано Раттацци они называли «бедствием»). Тем не менее в Италии, как и в Испании, существовала острая конкуренция между французскими банками за долю в любых финансовых операциях, которые итальянцы предпочитали проводить, чтобы выпутаться из финансовых затруднений. В начале 1867 г. один из последних шагов в этом направлении сделал индивидуалист-пророк католических финансов, Лангран-Дюмонсо, которому Ротшильды наступали на пятки.

Однако на любой возможный союз между Италией и Францией «наводил порчу» вопрос отношений между Итальянским королевством и римско-католической церковью. Дипломатическим ключом к решению вопроса был статус Рима, которого продолжали домогаться итальянские политики, несмотря на договор с Францией 1864 г. Но последствия враждебности между итальянским государством и папой римским затронули и финансовую сферу. Когда итальянское правительство предложило собрать деньги с помощью продажи церковных владений, иностранные банки проявили значительный интерес. В ходе переговоров, которые продолжались несколько месяцев, образовался синдикат — в него вошли Ротшильды, «Сосьете женераль» и «Креди фонсье», а Лангран шел за ними по пятам. Все они предлагали выдать правительству деньги еще до продажи: говорили о займе в 600 млн лир в обмен на 10 % комиссионных и церковные земли, стоившие предположительно свыше миллиарда лир. Но после того, как стало ясно, что папа решительно возражает против продажи церковных земель и, что еще важнее, итальянское правительство хочет переложить по крайней мере часть ответственности за акт экспроприации на банки, Ротшильды пошли на попятный.

Отчасти их отступление было вызвано деловыми причинами: некоторые аспекты предлагаемой операции не нравились Джеймсу, не в последнюю очередь из-за необходимости участвовать в деле вместе с «мошенниками» вроде Ланграна. Но главной причиной, как показывают личные письма в Лондон, было то, что Джеймсу не хотелось навлекать на себя гнев все более влиятельной во Франции партии ультрамонтанов (ее сторонники выступали за жесткое подчинение национальных католических церквей папе римскому, а также отстаивали верховную светскую власть пап над светскими государями Европы). Такая чувствительность к мнению католиков была любопытной чертой Джеймса в его последние годы. Он уже демонстрировал нечто подобное в 1865 г., когда возражал против продажи испанских облигаций на том основании, что «действия, направленные против правительства и министра [такой] католической страны, как Испания, где евреям не позволено даже иметь синагоги, в долгосрочной перспективе ни к чему хорошему не приведут». Теперь он снова воспользовался теми же доводами: «Как еврей я не хочу идти против церковников, так как это может повредить евреям повсюду… дело не в [нашей] малой доле, а из-за того, что операция невозможна, ее нельзя осуществить. Я, еврей, должен заставлять церковников продавать их имущество? <…> Я остаюсь финансистом и [не] хочу [вмешиваться] в политику, которая настроит духовенство против нас».