Дом Ротшильдов. Пророки денег, 1798–1848 - читать онлайн книгу. Автор: Найл Фергюсон cтр.№ 189

Заем якобы понадобился на финансирование новых железных дорог; именно так Соломон говорил Гассеру, пытаясь продать «на значительную сумму» новых облигаций богатому наличными царю. Однако в ноябре 1847 г. Австрия вооружалась, готовясь к интервенции в Ломбардию и Венецию, где восстания казались неминуемыми. Соломон обо всем знал от Меттерниха, однако вместо того, чтобы встревожиться, он, наоборот, предложил увеличить финансовую помощь. Как ни странно, он согласился ссудить еще 3,7 млн гульденов в обмен на четырехпроцентные облигации, которые он, более того, просил не продавать на уже и без того переполненном рынке: они, обещал он Кюбеку, останутся «в его личном сейфе» в обмен на 4,6 %. Поскольку краткосрочные ставки в Лондоне в то время находились на уровне 5,85 %, а пятипроцентные «металлики» уже упали в цене и котировались на десять пунктов ниже, чем три года назад, его решение можно назвать странным (если не самоубийственным). В то время как обсуждалось предложение Соломона, Кюбек предупреждал, что интервенция в Италию приведет «к полному краху наших финансов». «Мы на краю пропасти, — провидчески говорил он Меттерниху, — и растущие требования к казначейству в связи с мерами, необходимыми для борьбы с зарубежными революционными элементами, уже ведут к росту беспорядков внутри страны, что отмечают законодательные собрания в провинциях и буквальные вспышки в прессе наших соседей». Меттерних оставался невозмутимым. В январе, когда Соломон испугался, Меттерних сердито сказал ему: «С политической точки зрения все хорошо; с точки зрения биржи — нет. Я выполняю свой долг, но вы не выполняете свой».

Как и в случае с займом Эскелесу, операции Соломона с правительством велись отдельно от остальных домов Ротшильдов. «Мы получили весьма любопытные письма из Вены, — писал Нат в Нью-Корт примерно в то же время. — У нашего доброго дядюшки полно 2,5 %-ных и 5 %-ных „металликов“, и одному Богу известно, как он справится с рынками… князь Меттерних обманывает дядюшку, чтобы тот продолжал свои финансовые операции; по-моему, Ф-фуртский дом обнаружит небольшую разницу в балансе в следующий раз, когда будет его составлять». Как оказалось, его прогноз был сильным преуменьшением. В феврале 1848 г., когда были сделаны первые попытки подсчитать обязательства Соломона, общая сумма составляла почти 4,35 млн гульденов (около 610 тысяч ф. ст.), то есть сумма, более чем вдвое превышавшая капитал Венского дома в 1844 г. Теоретически, как и предполагал Нат, ответственность за филиал в Вене по-прежнему нес Франкфуртский дом; но и там в 1840-е гг. держали облигации других немецких государств, особенно Вюртемберга и Ганновера. В марте 1848 г. даже шли разговоры о предоставлении нового займа Пруссии! Когда Ансельм наконец приехал из Франкфурта, чтобы привести в порядок дела Венского дома, он вовсе не склонен был к родственному великодушию. Его отношения с отцом испортились, в чем можно видеть первую для Ротшильдов потерю в 1848 г.

Во Франции так же неуклонно росли расходы. К 1847 г. бюджет был на 55 % выше, чем за 12 лет до того, не в последнюю очередь из-за государственных субсидий различным железнодорожным компаниям. Уже осенью 1846 г. поговаривали о займе, нужном для покрытия государственного дефицита; к лету следующего года трудность в размещении казначейских векселей на напряженном денежном рынке сделала новую эмиссию рентных бумаг настоятельной необходимостью. Естественно, Ротшильды не собирались уступать операцию другим, несмотря на периодические приступы беспокойства, одолевавшие племянников Джеймса по поводу финансовой стабильности Франции. Париж не отставал от Вены; государственные займы стали чем-то самим собой разумеющимся, независимо от экономических условий. Правда, Джеймс заключил на первый взгляд невыгодную сделку. Условия, которые он выговорил, казались щедрыми: из 350 млн франков по номиналу, на которые надлежало выпустить облигации, Ротшильды брали 250 млн в виде трехпроцентных рентных бумаг всего по 75,25, примерно на два пункта ниже рыночной цены. Более того, его соперники имели все основания жаловаться на двурушничество. Вполне возможно, министр финансов так устроил торги на новые рентные бумаги, чтобы ставка Джеймса была равна предположительно тайному минимуму министра. Как откровенно признавался братьям Нат еще до операции, Дюмон «выпустил кота из мешка»: «[Он] сказал, что не может обсуждать свой минимум, так как ему необходимо заявить в палате, что его запечатанное письмо останется тайной для всех, кроме тех, кто с ним договорится».

По сути Нат оказался прав, назвав заем «самым опасным и неприятным делом». Джеймс действовал не так опрометчиво, как Соломон, но он не послушал дружных советов своих племянников, ставивших на понижение, «с честью выйти из нашего займа». Некоторые бумаги были проданы инвесторам, от царя до Генриха Гейне. Но проданы были не все бумаги. Согласно целому ряду отчетов, он решил сразу выпустить на рынок только треть, удержав оставшиеся 170 млн франков в расчете, что трехпроцентная рента поднимется выше 77. Тем временем Джеймс, конечно, взял на себя обязательство выплатить казначейству 250 млн франков равными долями в течение двух с лишним лет. Как оказалось, он допустил еще один дорогостоящий просчет.

И в Англии накануне бури опрометчиво разместили заем. Так называемый заем в помощь ирландским голодающим в марте 1847 г. на сумму в 8 млн ф. ст. предприняли якобы для того, чтобы финансировать помощь Ирландии, хотя можно предположить, что в тот период для государственного дефицита имелись и другие причины. Сочетание уникального для Великобритании кредитного рейтинга и предположительно доброго дела, на которое должны были направляться средства, сыграло свою роль, и Ротшильды и Бэринги — которые гарантировали заем в равных долях — без труда находили покупателей. Более того, Джеймс жаловался, что лично ему выделили облигаций всего на 250 тысяч фунтов. Однако, к ужасу инвесторов и замешательству андеррайтеров, цена быстро упала с выпускной в 89,5 до 85.

Даже в Италии, где к тому времени, можно сказать, началась революция, Ротшильды в 1846–1847 гг. рассматривали возможность государственных займов. В Неаполе Карл, похоже, готов был согласиться предоставить заем правительству; от такого поступка его спасла лишь хроническая нерешительность самого режима Бурбонов. И в Риме поговаривали о займе. После ссуд, которые предоставлялись на основании займов, размещенных Ротшильдами в 1830-е гг., финансы Папской области снова пришли в беспорядок: дефицит в 1847 г. вдвое превышал дефицит прошлого года, и римские пятипроцентные облигации впервые после 1834 г. упали ниже номинала. Однако Джеймса в 1846 г. волновали выборы Пия IX — «предположительно либерала», как он довольно резко выразился, — и он приказал приостановить продажи римских облигаций в надежде на «по-настоящему позитивные перемены». Возможно, его позиция соответствовала позиции еврейской общины Рима, от имени которой Соломон снова жаловался на притеснения. Только откровенное предупреждение их нового итальянского агента Гехта, «который обрисовал власти Папской области самыми черными красками и считает, что революция вот-вот начнется», не дало Ротшильдам принять предложение Торлоньи о новом займе. В январе 1848 г., когда Адольф посетил Рим, его испугало сочетание политических дебатов и военных приготовлений, которые он там застал. По той же причине Альфонс отклонил удивительно несвоевременное — в январе 1848 г.! — предложение о займе со стороны Пьемонта. Альфонс тактично заметил, что речь идет о «стране, в которой уже, можно считать… вспыхнула революция». В то время в займе отказали лишь еще одной стране — Бельгии; по иронии судьбы, она осталась одной из наименее затронутых революционными выступлениями, которые должны были вот-вот начаться.