Волк вскочил с кровати и с видом злодея навис над Красной Шапочкой. Она в испуге попятилась.
И тут на сцене появились охотники с деревянными ружьями. Они схватили Волка за лапы, распотрошили его тряпичный живот. В этой суматохе в толпу охотников незаметно проскользнула актриса, играющая Бабушку. Она стала радостно плясать.
Связанного Волка охотники повели по сцене.
Заключительная сцена была режиссером не предусмотрена: Красная Шапочка неожиданно разбежалась и изо всей силы ударила носком сапога Волка промеж ног. Волк упал и стал совсем натурально корчиться от боли, кататься по полу и вопить:
– Куда ж ты бьешь, зараза! Ничо-о! Погодь! Я тоби, гад, це запомню!
Но никто, кроме участников спектакля, не слышал этих слов. Зал был убежден, что концовка спектакля так и задумывалась – и взорвался бурными аплодисментами…
А потом Нестор сидел на табурете перед зеркалом, тщательно стирая с лица грим и превращаясь из миловидной Красной Шапочки в хулиганистого подростка… Снял парик… Скорчил злую рожу, удивляясь своему изменению, которое произошло так быстро и чудесно.
За спиной Нестора колдовал перед треснутым зеркалом Антони, недавно на сцене изображавший охотника. Не оборачиваясь, он разговаривал с новоиспеченным артистом:
– Ну что, страшно было?
– Страшно! Люды перед тобой. Очи, очи! А ты як голый… Знаете, я раньше думав: артист – це так себе… А оказываеться, артист – це ого-го! У мене в голови так от страха заколодыло, шо вирыте, ни, як перед пулеметом.
– А вы перед пулеметом стояли?
– Ни. Но представляю.
– У нас сегодня еще и репетиция. Пойдете? Очень советую. Интересно будет.
– А шо за пьеса?
– Великолепная пьеса. Если хорошо отрепетировать, может получиться грандиозный спектакль.
– «Грандиозный» – це як?
– Ну… великий спектакль. Важнейший. Может, даже – мировой.
– Може, и для мене якая-то роль случайно найдеться?
– Вполне возможно! Даже наверняка! Не исключаю, что и главная. Жизнь, знаете, любит шутки шутить. – И Антони расхохотался. Потом окликнул Семенюту: – Андрей! Возьмем с собой нашу Красную Шапочку!
Все вместе они вышли во двор, где все еще никак не могла разойтись после пьесы детвора. Пошли по улице.
– А куда мы идем?
– В Союз бедных хлеборобов.
– Це шо? Вроде собрания?
– Вроде.
Свернули, пошли глухим переулком. Семенюта время от времени оглядывался по сторонам.
– Я був на одном таком. Кныжкы читалы. Тоска.
– Нет, тут другое. На таком ты не был.
Они вышли на самый конец Гуляйполя, направились к стоящей на отшибе хатке. На лавке возле хаты сидели девчатки. Пели. Должно быть, караулили, чтоб на собрание не прошел кто-то незваный. Скользнули взглядом по Семенюте, Антони. Узнали. Продолжили петь.
Ах, как гарно пели девчатки в предгрозовом девятьсот третьем!..
«Репетиция» проходила в этой же хатке. Посреди пустующей «залы» кроме стульев и колченогого стола ничего не было. Зажгли большую висячую керосиновую лампу. Она горела копотно и неровно.
Вечер был пасмурный, слякотный, окна уже стали черны. Публика в зале – все больше мужики и молодые парни. Покашливали. Кое-кто курил в кулак, кто-то тихо лузгал семечки, пряча шелуху в карман. Шапки засунуты под полы домотканых свиток, полушубков.
Нестор углядел здесь и своих друзей. Они тоже увидели его и жестами позвали. Но Семенюта, который усадил Нестора рядом с собой, сжал его руку и к компании не отпустил.
– …Мир возник из хаоса, то есть из беспорядка. – Антони начал неожиданно. Видимо, это было продолжение не сегодня начатой беседы. – Значит, хаос был когда-то присущ мирозданию. И мы должны вернуться к нему, чтобы создать затем свой, новый мир. Мир без унижения, без подчинения одного другому, мир без богатых и бедных…
Антони стоял «на сцене», но совсем близко от них. Над его головой коптила шестилинейка. При свете, падающем сверху, Антони и вовсе казался демоном: горбонос, смугл, худ, с огромными глазами, упрятанными в глубокие глазницы. Длинные вьющиеся волосы ниспадали на плечи, колебались при каждом движении головы.
– …«И последние будут первыми». Слова Писания верны. Только наше оружие – не смирение, – энергично говорил Антони. – Наше оружие – бомба. Пуля. Без крови не разрушить то, что власть именует «порядком». Кто нам мешает – подлежит безжалостному уничтожению.
– Вольдемар Антони, – не скрывая восхищения, прошептал Семенюта. – Говорит, як по книжке читает. За границей учился.
– Он шо, не наш? – спросил Нестор.
– Чех, кажется. Чи итальянець, точно не знаю.
– А говорыть почти як гуляйполець… А чого вин такый патлатый?
– Анархист. Настоящий, – тихо пояснил Семенюта. – Булы когдась в Италии таки люды.
– Шось чув. Чи в якийсь книжци читав. Розбойныки.
Семенюта усмехнулся:
– Глупости. Гарибальди и его товарищи боролись за свободу. Ще в самом начале, в юности, они далы клятву: не стричься, пока не ослободять Италию. Так же, должно быть, и анархисты…
Антони между тем, поглядев на беседующих, спустился со сцены, двинулся вдоль скамеек. Остановился возле Махно.
– Так, говорите, Нестор Иванович, страшно было?
– Сперва, в перви минуты, сыльно страшно, – признался Нестор. – А потом – ничого. Пообвык.
– Это всегда так! Сперва страшно, а потом ничего, привыкаем. – Антони двинулся дальше, продолжая начатую беседу. – Вот они там. – Он указал куда-то вверх. – Они поначалу не без страха грабили нас. А мы молчали. Привыкли! Грабят, а мы уже по привычке молчим. Боимся их, что ли?
– Та ни!
– Не боимся, – взметнулся десяток голосов.
– Но ведь молчим. И они уже абсолютно уверены, что мы и год, и десять, и сто лет будем молчать. Они абсолютно уверены, что установленный ими несправедливый, грабительский порядок будет существовать, пока на земле светит солнце. Судите сами, разве отдаст вам добровольно помещик землю? – Антони перешел на близкую всем собравшимся тему, и слушатели отвечали ему одобрительным гулом. – Разве заводчик отдаст вам созданный вашими же руками завод? Разве нефтяной король отдаст скважины? А ведь и земля, и ее недра дарованы Богом всем людям на земле. Всем поровну. Все богатства земли принадлежат вам… Но разве исправник поддержит вас, а не помещика? Разве попы пойдут за вас против пристава или жандарма?
Он смолк, дал им отшуметь. И когда стало немного тише, с задних рядов поднялся пожилой батрак Юхым Беба.
– Ты, товарыш, у всемирном масштаби очень понятно усё разъясныв, – обратился он к Антони. – А не можешь чуток попонятнее про нашу новую жизню в масштаби, скажем, того ж Гуляйполя? Якою она будет в светлом анархицком будущем?