Дом полностью в нашем распоряжении (тетя София на работе, Лео в Мичигане), но мы все равно решаем, что самое лучше место для постройки лодки – подвал. Поэтому пускаем картонные листы по ступенькам вниз, где они грудой падают на не до конца забетонированный пол.
– Итак, – говорит дядя Джейк, разрезав бечевку, которая связывала картонные листы. – Что ты успела сделать?
– Вот это, – отвечаю я, уставившись на рассыпавшиеся огромные прямоугольники.
– М-да, – констатирует он. – Значит, ты не?..
Я качаю головой.
– И Тедди не?..
– Нет. Он вообще ничего не сделал.
Дядя Джейк подходит к стоящему в углу пыльному письменному столу и берет с него блокнот. Необорудованный подвал по большей части служит складом: его стены уставлены коробками, доверху забитыми вещами, когда-то принадлежавшими моим родителям. Они напоминают мне о моей прошлой жизни, поэтому я редко спускаюсь сюда.
– Тедди предстоит нелегкая дорога, – говорит дядя Джейк, когда мы усаживаемся на жесткий и холодный пол. – Этого паренька вмиг унесло до небес. Сама понимаешь, по пути его не могло не укачать.
– Угу, – вешаю я голову.
– Но, – уже более твердо произносит дядя, – это не извиняет его исчезновения.
– Он и не исчез. Он в Мексике. На каникулах.
– Да, но он же мог поработать с тобой над лодкой до отъезда.
– Тедди всегда все любит делать в последнюю минуту, – отвечаю я. – Правда, в последнее время перестал вообще что-либо делать.
Дядя Джейк смотрит на меня с сочувствием, его синие глаза ясны и искренни. У отца были такие же глаза. Грудь щемит при мысли об этом, и я отвожу взгляд.
– Тяжело это, наверное.
– Что?
– Все.
Я мотаю головой, не зная, что на это ответить.
– Все нормально, – спустя мгновение говорю я, беру ручку и поворачиваюсь к картону. – Мы сделаем хорошую лодку.
Конечно же, дядя не об этом говорил. Не о лодке. Но мне невыносимо сейчас думать о Тедди, и дядя Джейк, видимо, это понимает. Поэтому вместо разговоров мы принимаемся за дело. Дядя приносит ящик с инструментами, и, пока я рисую корявые диаграммы, мы обсуждаем особенности плавучести, закон сохранения равновесия, плотность и тому подобное.
И на некоторое время мне становится спокойно и хорошо. Я забываю о Тедди и о том, что весенние каникулы он проводит на пляже в Мексике, а я торчу в тускло освещенном подвале, работая над проектом, который мы должны были делать вместе.
– А у тебя здорово получается, – говорю я дяде Джейку. Он вырезает по начерченным мной линиям основание для нашей лодки.
Дядя с улыбкой поднимает на меня глаза:
– В свое время я мастерил коробочные машины.
– А что это за машины такие?
– Они не сильно отличаются от картонных лодок. Мы на них состязались в гонках.
– «Мы» – это кто? – спрашиваю я, склонившись над своей диаграммой и рассеянно слушая дядю. Он не отвечает, поэтому я вскидываю на него взгляд.
Дядя Джейк смотрит на меня с непонятным выражением на лице, изогнув уголок губ.
– Я и твой отец. – Последние слова звучат ровно, но по дернувшимся на его щеках желвакам видно, как тяжело они ему дались. Он никогда не говорит о моем папе. Во всяком случае, со мной.
Мы несколько секунд смотрим друг на друга. В падающем из окна свете за его спиной кружат тысячи пылинок. Все вокруг выглядит призрачным и нереальным, и я задерживаю дыхание, боясь вдохом разрушить это мгновение, оборвать то, чему я, сама того не сознавая, хотела положить начало.
– Он всегда побеждал, – снова заговаривает дядя глухим голосом. Опускает голову и потирает затылок. – Год за годом обгонял меня на своих машинах. Меня это сводило с ума. Но клянусь, он мог из скрепок и зубочисток собрать ракетный корабль.
– Папа всегда что-то мастерил, – улыбаюсь я воспоминаниям. – В ресторанах постоянно делал башенки из спичечных коробков. Не мог удержаться.
В глазах дяди Джейка блестят слезы.
– Твой отец был особенным.
Мой разум кипит, бешено скачущие мысли натыкаются друг на дружку. Я медлю, пытаясь разобраться в себе, понять, хочу ли продолжать эту тему, а потом, не давая себе времени пойти на попятный, поспешно признаюсь:
– Мне бы хотелось узнать побольше.
– Побольше? – удивляется дядя.
– О папе, – уточняю я, занервничав. – Не только о том, каким он был в детстве.
Я давно не просила дядю Джейка о чем-то подобном. Так давно, что уж думала: эта дверь наглухо запечатана. Но, возможно, со временем открывать ее становится не сложнее, а легче? Поскольку услышанная сейчас частичка информации о папе приятна и сладка, как карамелька на языке: много лет тому назад папа строил машины из коробок. Вроде бы малость, однако даже крупинка знания о нем для меня равносильна редкой ценности. И я не готова так просто выпустить ее из рук.
– Элис, – мягко произносит дядя Джейк: он выглядит виноватым, и у меня падает сердце.
– Я знаю, что тебе тяжело о нем говорить, – не даю я ему продолжить. – Как и мне. Но… временами я с трудом вспоминаю его. И от этого становится еще больнее.
Дядя кажется потрясенным моими словами и долгое мгновение просто смотрит на меня, словно взвешивая что-то невидимое остальному миру. Затем качает головой.
– Возможно, как-нибудь позже, – отвечает он, но его «возможно» звучит как «нет». Звучит как звук захлопнувшейся двери.
Мне хочется сказать что-нибудь. Засыпать его сотней вопросов. Распластаться на полу подвала и услышать все его истории.
Но вместо этого я выдавливаю слабую улыбку, пытаясь скрыть свое разочарование. А дядя возвращает свое внимание к рассыпанным кускам злополучной лодки.
25
Сойер настаивает на том, чтобы зайти за мной вечером, поэтому дядя с тетей зависают у окон на втором этаже, изображая – совершенно тщетно – беспечный вид. Когда Сойер наконец появляется в их поле зрения – высокий и худощавый, с опущенной светлой головой, уставившийся себе под ноги, – они оба одновременно вскрикивают и вжимаются носами в оконные стекла.
– Вам известно выражение «сохраняйте спокойствие»? – интересуюсь я, не в силах сдержать смеха.
– Спокойствие – это не про него, – отзывается тетя София.
– И не про нее, – хмурится дядя Джейк.
– Не делайте из мухи слона, – наверное, в сотый раз повторяю я. – Я даже не знаю, нравится ли он мне.
– Но он такой милый, – говорит тетя, не отклеиваясь от окна.
– И пунктуальный, – добавляет дядя с ноткой одобрения в голосе.
– В отличие от некоторых, – бурчит про себя тетя.