Было ещё нечто, что интересовало меня, — политические пристрастия графской четы. Ведь граф и графиня Норфолкские не просто сельские господа — они люди, способные влиять на политику. Поэтому у меня при Норфолках была своя осведомительница, некая Клара Данвиль, молоденькая уступчивая фрейлина, с которой я порой спал. Она мне и поведала, что Эдгар — человек Стефана Блуаского, а тот всячески интригует за брата Теобальда против Матильды. И если умело взяться за этот вопрос, то раскрасавчика сакса можно выставить неблагонадёжным подданным.
Я думал так, ибо изо дня в день всё больше проникался ненавистью к Эдгару. Может, я просто завидовал, может, недолюбливал его, как всякий норманн не терпит сакса. Однако даже я должен был признать, что Эдгар прекрасно наводит порядок в столь неспокойном крае, как Дэнло. Доходы с его владений исправно поступали в казну, он подчинил сильное восточноанглийское духовенство, свёл на нет волнения своих соотечественников саксов. Короче, усмирил Норфолкшир, как хороший наездник усмиряет норовистую лошадь.
И о лошадях. Я уже знал, что Эдгар разводит прекрасных лошадей и это занятие приносит ему неплохую прибыль. Как и его торговля пряностями, его шерстяные мастерские. Увы, все начинания этого сакса были на редкость успешны, и здесь Бэртрада не прогадала — она стала женой очень богатого человека, смогла жить в роскоши, какой даже при дворе венценосного родителя не имела. Она могла содержать двор, численностью превосходивший все разумные пределы: около трёх десятков фрейлин и придворных дам, не меньше пажей, целую сотню личной прислуги, и это не считая нас — сорока рыцарей-телохранителей. И хотя меня устраивало быть капитаном столь внушительного отряда, но даже я должен был признать, что наша служба по сути лишь видимость и сиятельная графиня прекрасно обошлась бы и теми людьми, которых выделил ей супруг.
В конце августа Норидж покинули последние гости, и к этому времени стало ясно, что, вопреки нашим прогнозам, Бэртрада не в тягости. Она собиралась отправиться вместе с супругом в поездку по графству, дабы явить себя подданным во всём блеске и великолепии. С отъездом торопил и Эдгар — его ждали дела, к тому же двор правителя провинции не должен подолгу оставаться в одном месте: никакая, даже самая изобильная и богатая округа, не в состоянии прокормить такое множество знати и приближённых.
В связи с последним обстоятельством и произошла их первая размолвка.
В положенное время Эдгар выплатил всем нам содержание, однако поставил перед супругой вопрос о чрезмерной многочисленности её штата. Я был свидетелем, вернее, слушателем этого разговора. Графиня то и дело повышала голос, отстаивая своё право держать при себе столько людей, сколько счёл разумным предоставить ей отец. Я же понимал, что король таким образом просто избавился от немалого количества нахлебников при дворе, рассчитывая, что граф Норфолк сам разберётся, кого и в каком количестве оставить при жене. Эдгар имел на это законное право, видимо, это и объяснял Бэртраде. Она же настаивала на своём.
Когда граф вышел и я увидел лицо Бэртрады, я понял, что поле боя осталось за миледи.
— Вот где он у меня!
И она торжествующе подняла сжатый кулачок.
Покинув Норидж, графская чета перво-наперво отправилась в Уолсингем — небольшой городок, бывший в Восточной Англии местом паломничества.
Бесспорно, переезды двора всегда дело хлопотное: плохие дороги, зависимость от погоды, всякое жулье, норовящее прибиться к обозу, да ещё постоялые дворы, где можно испортить желудок и подхватить блох. Сама Бэртрада, правда, не испытывала подобных неудобств. Она взяла с собой всех своих дам, камеристок, пажей, личного повара, портниху, свою арабку-банщицу, своих собачек. И это не считая целой вереницы повозок со складной мебелью, собственной ванной, большим металлическим зеркалом и прочими вещами, без которых, как она уверяла, не может обойтись. Эдгар ей не перечил, однако даже Бэртрада вскоре вынуждена была признать, что передвижение с таким количеством свиты несёт определённые неудобства. Ибо путешествие, казавшееся поначалу столь чудесным, скоро превратилось в кошмар. Как назло, испортилась погода, изо дня в день моросил мелкий дождь, весь этот поезд то и дело застревал в грязи, лошади теряли подковы, телеги проваливались в колдобины, дамы плакали, пажи простужались. Мне с помощниками приходилось не столько охранять её милость, столько постоянно делать остановки, улаживать кучу вопросов, принимать множество решений. Ну и клял же я в такие минуты драгоценную Бэрт!
В итоге получилось, что в Уолсингем, куда можно доехать за один день, мы, усталые и раздражённые, прибыли лишь к вечеру третьего. Только Эдгар держался с удивительным хладнокровием, ни словом не попрекнув жену. Но до неё наконец дошло, что она была не права. Поэтому на другой день часть её свиты была отправлена обратно в Норидж. С этого и началось. С каждым переездом супругов — из города в город, из монастыря в монастырь, — поезд графини таял, как снег. Я уже тогда почувствовал неладное, но пока не мог разобраться во всём.
Посетив после Уолсингема города побережья — Кромер, Шеринггем, Хунстантон — мы свернули вглубь графства, двинулись в Тэтфорд. Здесь мы задержались надолго. Уже настал октябрь с его буйством красок, погода установилась, и мы охотились с утра до ночи. Эдгар почти не принимал участия в ловах, занятый делами, часто вынужденный отлучаться. Бэртраду это устраивало, она вновь повеселела, беспечно проводила время в кругу своих рыцарей.
В Тэтфорд почтить графиню прибыл известный аббат Ансельм из Бери-Сент-Эдмундса. Как я вскоре понял, Эдгара сей прелат несколько побаивался, зато перед Бэртрадой прямо-таки стелился, чем добился её расположения. Она даже пообещала заехать в его город-аббатство, но сперва заявила, что хочет побывать в замке Гронвуд Кастл, который Эдгар возвёл специально для неё и о котором все столько говорят.
Когда в положенный срок было выплачено очередное жалованье, я отправился к местному портному, решив, что, пока мои шиллинги не перекочевали в кошелёк какого-нибудь кабатчика, следует заказать роскошную котту
[63] из лучшей цветной шерсти, какую я смог приобрести в Тэтфорде. И вот, возвращаясь от портного, я неожиданно увидел въезжавшую во двор епископского дворца малютку Клару Данвиль. У меня было приподнятое настроение, я весело окликнул её, стал подшучивать над её видом — вся забрызганная грязью, со сколотыми как попало волосами, она почти висела на коне от усталости.
Но тут Клара кинулась ко мне и расплакалась. Я не сразу уразумел, в чём дело. А потом просто лишился дара речи. Коварство Эдгара Армстронга стало очевидным. Этот пёс все предусмотрел. Заставил жену убедиться, что она прекрасно обойдётся без огромной свиты, услал всех... а потом попросту рассчитал. И уже большая часть её людей выслана из графства, многие даже уплыли на континент. Конечно, рано или поздно Эдгар и должен был сделать что-то подобное. Но так обвести всех вокруг пальца, обвести саму Бэртраду!.. Право, мне не было дела до всех её личных поваров и пажей, но в происходящем я углядел угрозу для себя. Я ведь тоже был человеком Бэртрады, а не графа.