Плечи Эдгара вдруг поникли, и он спрятал лицо в ладонях:
— Это наваждение какое-то... Мне хоть бы увидеть её.
— Ты встретишься с ней ещё не раз. Ты её опекун. Но приглашать на венчание, да ещё после всего... По мне — это жестоко, Эдгар.
Но невольно я погладила его по плечу:
— Я и не думала, что ты страдаешь. Но человек должен не ропща принимать всё, что случается по воле Божьей.
— Зачем же тогда Господь предоставил мне сперва встретиться с Бэртрадой, а затем, как болезнь, вселил в меня любовь к Гите?
— Пути Господни неисповедимы.
— Аминь! — сказал он зло, словно огрызнулся.
Я даже отшатнулась. И Эдгар заметил это. Он всегда был очень чутким. Поймал мою руку, сжал, словно извиняясь.
Этой ночью я долго не могла уснуть. Странные мысли лезли в голову — и это мне, женщине, решившей удалиться от мира. А думала я, отчего не родилась красивой, серебристой и лёгкой, как Гита Вейк. Тогда бы и Эдгар смотрел на меня иначе. Но смогла бы я, как Гита, забыть обо всём ради его любви?
И вдруг с ужасом осознала, что понимаю её. И не только понимаю, но и завидую — этой обесчещенной, брошенной, но любимой женщине.
* * *
Утром все вчерашние размышления уже не казались существенными. Вокруг все улыбались, все были нарядны и оживлённы. Я весело шутила со служанками, помогавшими мне одеться.
Я всегда любила хорошую одежду. Она придаёт женщине уверенность в себе, улучшает её настроение. И я хотела в свой последний выход к знати выглядеть как настоящая дама, а не простая сельская госпожа.
По нормандской моде женщины носили узкие, туго шнурованные платья — блио — подчёркивающие каждый изгиб тела. Священники считали подобное одеяние дьявольским соблазном, вводящим мужчин в искушение. Но чем больше они громили блио в своих проповедях, тем с большим желанием носили их модницы. Признаюсь, я тоже находила узкие блио элегантными и вызывающими. Особенно если у дамы фигура, которую не стыдно подчеркнуть. Однако я уже была немолодой женщиной, мне перевалило за тридцать зим, и если даже в молодости я не отличалась особой грацией, то сейчас моё тело ещё более потеряло форму, располнело. Поэтому я решила одеться по местной саксонской традиции, в прямого покроя тунику, складки которой скроют недостатки фигуры. Но чтобы моя туника была обязательно роскошной, ибо я уверена, что если в юности красит и простенькая юбчонка, то в зрелости женщина выглядит тем лучше, чем дороже стоит её платье.
Итак, мой последний светский наряд состоял из верхней туники, доходившей лишь до голеней и пошитой из настоящего бархата темно-красного цвета с богатой вышивкой на плечах и по подолу. Под неё я решила надеть другую, более длинную, из лёгкого фландрского сукна цвета морской волны, тоже с вышивкой по подолу. На ногах шнурованные башмачки, подчёркивающие ступню, ибо ноги у меня маленькие и сохранившие изящную форму. Волосы я уложила низким узлом, а сверху накинула расшитую серебром широкую шаль, завязав её на саксонский манер: облегая голову и щёки, она мягкими складками обвивалась вокруг шеи, а её широкие края забрасывались за спину. Вокруг головы тонкий чеканный обруч, а на запястьях браслеты с голубым эмалевым рисунком.
В таком виде мне было не стыдно предстать и перед титулованной английской знатью. Я выглядела как родовитая английская леди и осталась довольна, когда заметила, что среди прибывших на свадьбу нормандских дам многие одеты куда проще, хоть и в модные блио со шнуровкой.
Со многими из гостей я встретилась на паперти собора Святой Троицы, где должно было происходить венчание. Жёны Глочестера и Стефана Мортэна весьма приветливо поздоровались со мной. А граф Глочестер даже учтиво передал мне приветствие от моей госпожи леди Матильды. И тут же справился о моём брате. Я ответила, что не имею о нём вестей, но не удержалась и полюбопытствовала, чем неугомонный Гай вызвал немилость короля Генриха. Улыбка Глочестера стала несколько натянутой.
— Разве в Норфолке неизвестно об этом? Что ж, это и к лучшему. Гай же... Он оскорбил одного из членов королевской семьи.
Такой ответ меня не удовлетворил. Но по тому, что Глочестер спросил о Гае после слов о Матильде, я стала догадываться — это как-то связано с ней... или с её супругом. Я ощутила по-женски беспокойное любопытство, но тут раздались крики, зазвучали трубы, и меня отвлёк вид показавшегося на соборной площади кортежа Бэртрады.
Это было красивое зрелище. Нарядные рыцари, пажи, герольды, все на великолепных лошадях под вышитыми чепраками с позолоченными кистями и бахромой, ярко выкрашенные паланкины для дам. Сама невеста, презрев паланкин, ехала на красивой рыжей кобыле. Слева от неё гарцевал светловолосый худощавый мужчина, некто Гуго Бигод, начальник охраны принцессы, а слева ехал её брат, граф Корнуолл, обладатель рыжей шевелюры, присущей всем потомкам Завоевателя. На Бэртраду я смотрела с особым вниманием. Выглядела она довольной и счастливой, как положено невесте в день свадьбы. Но это довольство объяснялось ещё и тем, что к ней устремлялись все взоры — Бэртрада всегда была тщеславной.
Я отыскала взглядом Эдгара. В роскошном одеянии тёмного бархата с золотым шитьём, в графской короне, высокий, статный, величавый — он смотрелся истинным лордом. И он улыбался. Мне трудно было понять — простое ли это умение держаться или откровенная радость. Если бы только я не видела его вчера таким удручённым... Хотя Бэртрада могла заставить просиять любого мужчину. С каким достоинством она держалась! Как легко соскользнула с седла, с каким изяществом поклонилась жениху. Правда, вышла некая заминка. Я не поняла, в чём дело, но слышала, как Мод, стоявшая немного впереди меня, сказала своему мужу:
— Взгляни, Стефан, этот выскочка Бигод не удержался, чтобы не оказать Бэрт услуги, сняв её с лошади. И как он глядит на Эдгара! Воистину, он бы душу заложил, только бы оказаться на его месте.
— Как граф Норфолкский или как жених принцессы? — с намёком отозвался Стефан.
Невольно я обратила внимание на этого Бигода. В нарядной накидке поверх начищенной кольчуги, худощавый, рослый, с подстриженными ёжиком светлыми волосами, остроносый. Начальник охраны принцессы — гм. А взгляд такой, словно готов тут же кинуться на Эдгара. Я подумала, что Эдгару предстоит приложить немало усилий, дабы поставить этого надменного норманна на место.
Однако через миг я и думать о нём забыла. Я увидела в толпе фигуру в знакомом лиловом плаще. Глазам своим не поверила. Гита. Неужели она всё-таки решилась приехать? Стоит в толпе спокойная, нарядная, и только бледность выдаёт её волнение: щёки почти сливаются со складками шали, покрывающей голову.
Я взглянула на Эдгара. Видит ли он её? Ведь его любовница стояла в первом ряду зрителей перед собором. Нет, Эдгар всё своё внимание уделил только Бэртраде. Улыбаясь, взял её за самые кончики пальцев и, держа её руку на весу, повёл к ступенькам крыльца.
По традиции, бракосочетание происходило перед порталом собора, на виду собравшегося народа. Жених с невестой взошли на возвышение и опустились на колени. Бэртрада оказалась теперь совсем близко ко мне, и я смогла рассмотреть её как следует. Порой она поворачивалась к жениху, и тогда я узнавала это худощавое, чуть смуглое лицо, острый подбородок, резко обозначенные скулы. Бэртрада изменилась с тех пор, как я её видела в последний раз, стала старше, смотрелась более опытной. Во. взгляде её отчётливо читались ум и некое язвительное высокомерие. Почему-то, вспоминая её, я представляла её брюнеткой, но сейчас там, где из-под лёгкого головного покрывала выступали волосы, можно было заметить, что они у неё тёмно-рыжие и вьются спиралями. Её свадебное покрывало было лёгким и белоснежным, с волнистыми краями по последней моде. Блио серебристой парчи облегало её тело, как перчатка, подчёркивая его несомненные достоинства, шлейф струился по ступеням, и так же почти касались ступеней широкие, расшитые золотом рукава. Поясом служил золотистый витой шнур, дважды обхватывавший талию и завязанный узлом немного ниже живота, так что его длинные концы с кистями достигали земли. Всё это выглядело великолепно и вызывающе. Как и корона на её голове, сверкавшая каменьями и зубцами-лилиями на королевский манер.