Призванный хранить - читать онлайн книгу. Автор: Николай Буянов cтр.№ 88

Посреди зала, на широком возвышении, стояла каменная усыпальница. Давнее землетрясение раскололо крышку гробницы: одна её половина лежала на полу — то ли упала сама, то ли сбросили чьи-то недобрые руки. Антон посветил факелом внутрь пролома — и невольно отпрянул. Потому что в усыпальнице лежал человек.

Удивительно, но время почти не тронуло его и не превратило в скелет. Одежды не было видно — её скрывала нижняя, уцелевшая половина крышки, но лицо, и шея, и кисти рук...

— Ты не можешь быть человеком, — прошептал Баттхар, глядя в лицо незнакомца, умершего много тысячелетий назад. Кожа не истлела — то ли была покрыта особым составом, то ли просто не поддавалась тлению по своей природе. Она лишь стала тонкой до прозрачности, и под ней угадывались мышцы и сухожилия. Однако это нисколько не отталкивало — наоборот, на незнакомца в усыпальнице хотелось смотреть до бесконечности.

— Смотри-ка, — вдруг подал голос царевич. — Знак. Я видел такой, когда нырял в озеро. Помнишь, я рассказывал...

— Да, — тихо отозвался Антон, разглядывая рисунок на плите в изголовье. Правильный треугольник, внутри которого гордо сидел сказочный (или не сказочный) зверь — лев с мощным мускулистым телом и человеческой головой. На голове покоился венок из лавровых листьев. Или то, что они принимали за венок: разум, как всегда, удачно цеплялся за земную аналогию.

— Похоже, не придётся тебе осушать то озеро в древнем капище, — заметил Антон.

Баттхар поднял на него глаза.

— Ты думаешь, это...

— Царь Давид. — Антон сделал паузу. — Или — его предок. Знаешь, надо бы положить крышку на место. Нехорошо оставлять могилу открытой.

...Крышка оказалась тяжёлой, но они справились. И долго потом стояли возле, молчаливые и торжественные, словно отдавая некую дань... Факелы давно догорели, но то ли их глаза привыкли к темноте, то ли сюда, в подземелье, откуда-то просачивался свет, делая видимыми контуры предметов. Следовало бы что-то сказать, но слова не рождались в голове. Слишком много было эмоций и впечатлений — так много, что они перешли некую критическую отметку. Только подумалось: ведь не поверят, если рассказать... Да и кому рассказывать.

Они постояли ещё немного и молча двинулись к выходу. У Антона мелькнула вдруг мысль: а не устроили ли древние ловушку в коридоре, наподобие той, что обрушила тоннель в капище, — помнится, один из людей Чёрного Тамро сложил там свою дурную голову... Потом посмотрел на спокойно идущего впереди Баттхара — и мысль исчезла. В самом деле: не станет же прапрапрадед чинить зло собственному прапраправнуку. А в том, что там, в подземной усыпальнице, лежит далёкий предок царевича Баттхара, Антон нисколько не сомневался.

Они достигли Тифлиса через пять дней. И сидели здесь безвылазно, на грязном постоялом дворе, уже третью неделю. И третью неделю подряд Антон, едва наступало утро, приходил к воротам церкви Александра Афонского, словно Штирлиц — в кинотеатр в Берлине, где ждал связника из центра. Штирлиц ненавидел этот кинотеатр и фильм, который там крутили. Антон с той же яростной силой ненавидел эту ни в чём не повинную церковь. И прилегающий к ней квартал с древней крепостью Нарикала. И Мцхетскую цитадель на противоположном берегу, откуда, согласно преданию, город брал своё начало.

Когда-то, гласило предание, царь Вахтанг охотился со своей свитой в этих местах, которые тогда покрывал густой лес. Преследуя дичь, царь потерял из виду остальных охотников и понял, что заблудился. Быстро темнело, и его охватили тревога и голод. Внезапно из кустов вылетел фазан, и царь поразил его меткой стрелой. Когда же, спешившись, он хотел подобрать добычу, то обнаружил, что фазан упал в горячий источник и сварился. Отставшая свита нашла своего повелителя в глубоком раздумье, склонённого над бьющим из-под земли ключом. И царь Вахтанг приказал заложить в этом месте город...

Все эти сведения Антон почерпнул из рассказа словоохотливого хозяина постоялого двора, старика Сагура. Должно быть, его заведение не пользовалось большой популярностью, потому что новым постояльцам, пусть и небогатым, он обрадовался, словно родным племянникам. Ещё приветливее он сделался после того, как Антон выпроводил со двора двух подвыпивших джигитов, которые затеяли выяснять отношения у всех на виду. Оба джигита были вооружены саблями и всерьёз намеревались пустить их в ход. Антон походя отобрал оружие, надавал по шее обоим соискателям славы и пинками отправил их за ворота, пробормотав что-то насчёт речки, мостика и двух баранов. Этим подвигом он заслужил бесплатный обед для себя и своих спутников, предложение наняться в вышибалы (а что, вяло подумал он, может, и придётся: профессия вполне уважаемая и денежная...) и преклонение Сагурова внука — чумазого сорванца восьми лет от роду. Мальчишка ходил за ним по пятам, уважительно трогал его ладони, отполированные до твёрдости дубовой доски, и разглядывал кинжал на поясе, который Антон так ни разу и не вынул из ножен.

— Ну что тебе? — наконец не выдержал Антон.

Мальчишка сверкнул агатовыми глазёнками и выпалил:

— Научи меня так сражаться!

— Зачем?

Он удивился.

— Как зачем? Я вырасту, стану великим воином и срублю голову тому шакалу, который живёт в соседнем дворе и дразнит меня каждый день.

Ещё один готовый чеченский террорист, вздохнул Антон и взлохматил мальчишке непослушные волосы.

Кому они нужны, великие воины, сказал когда-то Аккер. Настоящий мужчина должен растить хлеб и виноград. Воспитывать детей. И любить жену.

Аккер...

Аккер верхом на чёрном, как порох, коне, среди тучи брызг, с секирой в руке — один против десяти. Аккер, в задумчивости сидящий возле костра, жёсткое лицо в красных отсветах кажется высеченным из гранита. «Почему ты согласился нам помочь?» — спросил Антон, ещё не веря своему счастью. «Однажды я поспорил с Зауром, кто из нас умрёт мужественнее, — ответил горец. — И если ты не соврал мне, чужеземец, то мне придётся отдавать ему долг». Аккер с маленькой заплаканной девочкой на руках — и лицо у него совсем другое, мягкое, почти нежное... Аккер в последнюю секунду перед их расставанием: «Не спеши хоронить меня, чужеземец. Мы ещё встретимся. И запомни: церковь Александра Афонского...»

Черт бы побрал эту церковь.

Черт бы побрал этот город («Тёплый ключ» в переводе с грузинского), где преобладают два цвета: красный и чёрный. Где вдоль узких извилистых улочек тянулся лавочки и мастерские, в которых изготавливают и тут же продают одежду и обувь, еду и оружие, посуду и украшения...

Где можно встретить колоритного местного кинто в высокой бараньей шапке и широченных шароварах, иранского купца в длинном халате и белой чалме, почтенную грузинскую матрону в сопровождении слуги-грека, держащего над своей госпожой зонтик от загара... Белое лицо для женщины — предмет гордости и заботы, знак её красоты и принадлежности к высшим слоям.

Первые дни Антон ходил по городу как зачарованный, с трудом сознавая, что своими глазами видит саму Историю — не музейную экспозицию, снабжённую табличкой «Руками не трогать!», не современную реконструкцию. Что все здесь — от домов-башен и людей на улицах до последнего камешка — подлинное, настоящее, тутошнее...