Арабы. История. XVI–XXI вв. - читать онлайн книгу. Автор: Юджин Роган cтр.№ 42

Этот европейский контроль упрочился в 1878 году, когда в кабинет министров были «приглашены» два представителя европейских держав. Британский экономист Чарльз Риверс Вильсон стал министром финансов, а француз Эрнест-Габриэль де Блиньер — министром общественных работ. Уже в следующем году Европа наглядно продемонстрировала свою власть над Египтом, когда хедив Исмаил под предлогом кадровых перестановок вывел Вильсона и де Блиньера из кабинета министров. Правительства Великобритании и Франции в ультимативной форме потребовали у османского султана убрать строптивого египетского наместника. В одночасье Исмаил был смещен и заменен его более сговорчивым сыном Тауфиком^{31}.

С банкротствами Туниса, Стамбула и Каира реформаторское движение на Ближнем Востоке прошло полный круг. Процессы, начатые с целью усиления Османской империи и вассальных государств и защиты их от внешнего вмешательства, вместо этого сделали их уязвимыми перед усиливающимся доминированием европейцев. Со временем неформальный контроль перерос в прямое колониальное правление, и вся Северная Африка была поделена между набирающими силу имперскими державами Европы.

Предпосылки для колонизации арабских земель были заложены намного раньше, но по-настоящему европейский империализм в арабском мире начался в последней четверти XIX века. Как было сказано в предыдущей главе, открытие ближневосточных стран для европейских технологий и финансирования, вылившееся в безответственную расточительность местных правительств, позволило европейским державам распространить свое влияние на все османские земли от Северной Африки до Аравийского полуострова. Банкротство Османской империи и ее автономных североафриканских провинций снизило барьеры для установления более прямых форм европейского контроля.

К 1880-м годам Северная Африка стала ареной сосредоточения европейских имперских амбиций. Отстаивание своих национальных интересов в южном Средиземноморье заботило европейские державы куда больше, нежели сохранение территориальной целостности Османской империи. «Самоотверженный» лондонский протокол 1840 года был забыт, и в последующие десятилетия произошел раздел Северной Африки. В 1881 году Франция захватила Тунис, в 1882 году Великобритания оккупировала Египет, в 1911 году Италия заняла Ливию, а в 1912 году был установлен франко-испанский протекторат над Марокко (единственной североафриканской страной, сохранившей независимость от Османской империи). К началу Первой мировой войны вся Северная Африка перешла под прямое колониальное правление европейских держав.

То, что эпоха европейского империализма в арабском мире началась именно с Северной Африки, объяснялось целым рядом причин. Североафриканские территории находились далеко от центра Османской империи и пользовались значительной автономией от Стамбула. В отличие от них, арабские провинции в Великой Сирии, Месопотамии и на Аравийском полуострове располагались ближе к имперскому центру и в ходе реформ 1839–1876 годов были тесно интегрированы в политическую и экономическую жизнь империи. Если Дамаск и Алеппо были провинциями, то Тунис и Египет — вассальными государствами. Другими словами, те факторы, которые способствовали большей автономности североафриканских территорий, такие как их особый статус в составе империи и формирование собственных правящих династий, сделали их и более уязвимыми для европейской колонизации.

Безусловно, сыграла роль и географическая близость этих государств к Южной Европе, в частности к Испании, Франции и Италии. Они находились в зоне досягаемости как для доставки промышленных товаров и потоков капитала, так и для переброски военной силы. Другими словами, если для Османской империи Северная Африка находилась на отдаленных рубежах, то для Европы она была «под боком». И с подъемом новой волны империализма на исходе XIX века для европейцев было вполне естественно обратить свои взоры на ближнее зарубежье.

Наконец, имелась и еще одна причина для европейской колонизации Северной Африки — прецедент. Давнее присутствие французов в Алжире подготовило почву для возникновения у них притязаний на Тунис и Марокко и дало Италии основания искать удовлетворения своих имперских амбиций в Ливии. Хотя история не знает сослагательного наклонения, вполне вероятно, что, если бы не историческая случайность, приведшая к вторжению Франции в Алжир в 1827 году, колониального раздела Северной Африки могло бы не произойти.

Как и Тунис, Алжирское регентство номинально было частью Османской империи, но пользовалось значительной автономией во внутренних и внешних делах, включая право устанавливать прямые отношения с европейскими государствами. Правящая элита Алжира состояла из османских военных, которые в свое время прибыли из Стамбула и создали административный совет, избиравший собственного правителя — дея. Османский султан формально подтверждал назначение избранного дея и требовал с Алжира выплаты дани. Единственным должностным лицом в Алжире, который официально назначался Стамбулом, был главный шариатский судья. Во всем остальном власть османского султана над Алжиром носила церемониальный характер.

Автономный статус давал алжирским деям возможность устанавливать собственные коммерческие и политические отношения с Европой без посредничества Стамбула, но без могущества стоявшей за ними Османской империи у них было мало рычагов влияния на европейских партнеров. Итак, история, о которой идет речь, началась с того, что в период с 1793 по 1798 год во время французских военных кампаний в Италии и Египте Алжир поставлял революционному правительству пшеницу в кредит. В последующие годы Алжир неоднократно требовал у Франции погасить долг, но все его просьбы натыкались на глухую стену. Прошло несколько десятилетий, а французы так и не выполнили своих финансовых обязательств, и эта сделка стала источником растущих разногласий между двумя государствами.

В 1827 году отношения между алжирским деем Хусейн-пашой (правил в 1818–1830 гг.) и французским консулом Пьером Девалем достигли точки кипения после того, как французское правительство в очередной раз проигнорировало письмо алжирца с требованием погасить долг за зерно. Во время жаркой дискуссии с Девалем Хусейн-паша вышел из себя и ударил того по лицу мухобойкой.

В своих докладах вышестоящим лицам Деваль и Хусейн-паша приводят очень разные версии случившегося^{1}. Как рассказывал Деваль министру иностранных дел Франции, он явился на аудиенцию во дворец дея и застал того в очень возбужденном состоянии. «Почему ваш министр не ответил на письмо, которое я ему написал?» — раздраженно спросил Хусейн-паша. На это Деваль ответил ему ровно и вежливо: «Я имел честь принести вам его ответ, как только получил его». Услышав это, дей взорвался: «Почему он не ответил мне лично? Кто я ему — чернь, босяк, с которым не стоит считаться?! Вы, французы, — негодяи, безбожники, идолопоклонники!» С этими словами он вскочил с места, бросился на консула и нанес ему три «жесточайших» удара мухобойкой, которую держал в руках. А после этого велел французу убираться.