Арабы. История. XVI–XXI вв. - читать онлайн книгу. Автор: Юджин Роган cтр.№ 156

Между тем никогда еще препятствия к миру с Израилем не были так велики. В мае 1977 года Менахем Бегин привел свой блок правых партий «Ликуд» к победе на выборах в Кнессет, оттеснив от власти коалицию лейбористских партий, которая правила Израилем 30 лет с момента его основания. Правительство «Ликуда» во главе с премьер-министром Бегином проводило жесткую политику колонизации оккупированных в 1967 году арабских территорий путем создания на них еврейских поселений. Трудно было представить себе более непримиримого партнера по переговорам, чем бывший террорист и приверженец идеи Великого Израиля Менахем Бегин. И все же именно Бегин сделал первый шаг, отправив египетскому президенту примирительные послания через марокканского короля Хасана II и президента Румынии Николае Чаушеску. Последний убедил Садата в том, что «с лейбористами у власти и Бегином в оппозиции мирные переговоры были бы невозможны, но теперь, когда они поменялись ролями, появились реальные перспективы», поскольку лейбористы с меньшей вероятностью будут препятствовать мирной сделке с Египтом^{53}.

Ободренный заверениями Чаушеску, Садат вернулся из Бухареста в Каир и принялся обдумывать немыслимое: прямые переговоры с Израилем с целью заключения первого арабо-израильского мирного договора. В Октябрьской войне Садат продемонстрировал военную мощь Египта, а теперь он закрепит за Египтом роль лидера среди арабских государств, возглавив движение к миру. Садат хорошо помнил, как в 1972 году генералы противились его решению начать войну с Израилем, и не сомневался в том, что его мирная инициатива вызовет такое же яростное сопротивление со стороны политиков. Чтобы облегчить себе задачу, он перетасовал свою политическую команду и привлек в нее несколько новых фигур, более открытых к изменениям. А на роль главного помощника в этой мирной кампании выбрал очень неожиданную кандидатуру.

Бутрос Бутрос-Гали (1922–2016) был преподавателем международных отношений и права в Каирском университете. Он происходил из влиятельного аристократического рода: его дед был премьер-министром, а дядя — министром иностранных дел во времена египетской монархии. В ходе земельной реформы после революции 1952 года семья Бутроса-Гали лишилась своих обширных владений.

В стране с явным преобладанием мусульманского населения Бутрос-Гали был коптским христианином, а его жена — представительницей известного в Египте еврейского рода. Однако именно эти факторы, которые вытеснили Бутроса-Гали на обочину египетской политики после революции 1952 года, теперь сделали его идеальным кандидатом для той миссии, которую запланировал Садат. 25 октября 1977 года университетский профессор, спустя 15 лет ставший генеральным секретарем Организации Объединенных Наций, с удивлением узнал, что он назначен государственным министром.

Вскоре после своего назначения в правительство, 9 ноября, Бутрос-Гали услышал речь Садата в Народном собрании, где президент впервые намекнул на готовность пойти на сделку с Израилем. «Я готов пойти на любые шаги, если это поможет сохранить жизнь и здоровье хотя бы одного нашего египетского парня, солдата или офицера», — заявил Садат законодателям. Говоря об израильтянах, он продолжил: «Я готов поехать к ним в страну, в сам Кнессет, и разговаривать с ними».

Как вспоминал Бутрос-Гали, председатель ООП Ясир Арафат, присутствовавший на этом заседании, «был первым, кто при этих словах разразился аплодисментами. Однако ни Арафат, ни мои коллеги, ни я сам тогда не поняли истинного значения слов президента». Никто из них и представить не мог, что Садат действительно собрался ехать в Израиль^{54}. О том, что это не было простой риторикой, Бутрос-Гали узнал через неделю, когда вице-президент Хосни Мубарак попросил его подготовить конспект речи, «с которой президент должен выступить в следующее воскресенье в Израиле». Бутрос-Гали был глубоко взволнован тем, что оказался «в центре этого исторического события».

Как и ожидал Садат, многие в правительстве решительно отвергли его мирную инициативу. Министр иностранных дел Исмаил Фахми и его заместитель Мухаммад Рияд отказались сопровождать Садата в Иерусалим и подали в отставку. За два дня до своего отъезда Садат назначил Бутрос-Гали исполняющим обязанности министра иностранных дел и пригласил присоединиться к делегации. Друзья Бутрос-Гали советовали ему не ехать. «В воздухе витал осязаемый страх, — вспоминал он впоследствии. — Арабская пресса неистовствовала. Ни один мусульманин, писали они, не согласился бы сопровождать Садата в Иерусалим, поэтому он выбрал христианина с еврейской женой»^{55}. Однако Бутрос-Гали был воодушевлен возможностью сокрушить железный занавес, воздвигнутый Хартумской резолюцией 1967 года с ее тремя непререкаемыми табу: нет признанию Израиля, нет переговорам с Израилем и нет миру с Израилем.

Лидеры арабских государств негодовали еще и потому, что египетский президент не сделал никаких попыток согласовать с ними свои действия, прежде чем публично объявить о своей инициативе. Не желая портить отношения с Сирией, Садат полетел в Дамаск, чтобы обсудить с президентом Хафезом Асадом свой визит в Иерусалим. Асад прямо напомнил Садату об общей арабской позиции: «Брат Анвар, ты всегда торопишься. Я понимаю твое нетерпение, но, пожалуйста, пойми, что ты не можешь поехать в Иерусалим. Это будет предательством, — предупредил Асад. — Египетский народ не примет этого. Арабская нация никогда тебе этого не простит»^{56}.

Но это предостережение уже не могло остановить Садата. 19 ноября они с Бутрос-Гали взошли на борт правительственного самолета и через 45 минут приземлились в аэропорту Тель-Авива. «Я никогда не думал, что между нами такое маленькое расстояние! — вспоминал Бутрос-Гали. — Израиль всегда представлялся мне далеким и чуждым, как другая планета»^{57}. После стольких лет войн и вражды египтяне, казалось, впервые смотрели на Израиль как на реально существующую страну. Они испытывали смешанные чувства. Вот как египетский журналист Мухаммад Хайкал описал тот момент, когда Садат сошел с самолета на израильскую землю в аэропорту Лод: «Когда мы увидели, как наш президент спускается по трапу, чувство вины, которое испытывали миллионы египтян, сменилось чувством сопричастности. Прав он был или нет, политическое и человеческое мужество Садата не подлежало сомнению. Его приезд на запретную землю вселил гордость в египтян и привел в смятение остальной арабский мир»^{58}.

На следующий день, в воскресенье 20 ноября 1977 года, президент Египта Анвар Садат обратился к израильскому Кнессету с речью на арабском языке (к большому огорчению Бутрос-Гали, Садат не использовал подготовленный им английский текст). Это был тот самый «значимый поступок», о котором Ури Авнери говорил представителю ООП, — смелый жест, призванный убедить израильскую общественность в том, что есть арабский партнер, который хочет мира. «Позвольте мне обратиться с этой трибуны к народу Израиля, — сказал Садат перед объективами телекамер. — Я передаю вам послание о мире от египетского народа, предложение мира, стабильности и безопасности каждому мужчине, женщине и ребенку в Израиле». Садат обратился поверх голов израильских законодателей напрямую к израильскому электорату с призывом «поддержать ваше руководство в борьбе за мир».