Франция. Страна королей и пяти республик  - читать онлайн книгу. Автор: Елена Раскина cтр.№ 54

Поэт-неоклассик Юрий Терапиано, окончивший в 1916 г. юридический факультет Киевского университета имени Шевченко, умер в Ганьи, близ Парижа, поэтесса и прозаик, последняя любовь Бунина Галина Кузнецова скончалась в Мюнхене, всемирно известный романист Марк Александрович Алданов – в Ницце, поэт Анатолий Штейгер – от туберкулеза в Швейцарии. Городом их литературной славы стал Париж, городом сокровенных воспоминаний – Киев. Все они считали свою эмиграцию временной. Но, как выяснилось, в «дом, который срыт», вернуться невозможно. Алексей Эйснер думал, например, что возвращается на родину, а вернулся всего лишь в тоталитарный Советский Союз.

Галина Кузнецова многие годы провела в тени Бунина и известна нам по наконец-то опубликованному «Грасскому дневнику» и фильму Алексея Учителя «Дневник его жены». Но при жизни она успела хлебнуть собственной, не связанной с Буниным славы. Прозу Кузнецовой высоко ценили Георгий Адамович, Роман Гуль, Лидия Червинская, Михаил Цетлин. Ее сборник рассказов «Утро» и роман «Пролог» стали зеркалом, в котором русская эмиграция узнавала себя, иногда – охотно, иногда – помимо собственной воли.

Как поэтесса Галина Кузнецова менее известна – при жизни «Рики-тики-тави», как называл ее Бунин, издала только один сборник стихов – «Оливковый сад». В сборнике этом очаровательнейшая женщина русской эмиграции вспомнила о своей киевской юности и даже посвятила «городу персидской сирени» стихотворение «Киев»:

У Галины Кузнецовой были фиалковые глаза и «речь с небольшим заиканием, придававшим ей еще большую беззащитность и прелесть», как писала Нина Берберова.

Фарфоровая, очаровательная, прелестная – эти похвалы или полупохвалы охотно расточали Галине Николаевне современники. Говорили, что Бунин за всю жизнь по-настоящему любил только ее одну. В литературном отношении Кузнецова считалась его ученицей, вскоре, впрочем, выпорхнувшей из-под крыла учителя.

Киевская гимназистка Галина Кузнецова «приняла в себя печальный хмель, (…) Пустых церквей и старых укреплений», любила вспоминать в эмиграции о персидской сирени киевских старосветских домиков и соловьях над «мазепинскими откосами». В 1918 г. она окончила гимназию, а в 1920-м из Севастополя эмигрировала в Константинополь. Родина для нее, как и для многих других эмигрантов первой волны, оборвалась в Крыму. В 1921-м Кузнецова оказалась в Чехословакии, где училась в пражском Французском институте, а в 1924-м – в Париже. В Париже и началась ее литературная жизнь.

писал Георгий Адамович. Эмигранты устраивались в Париже с трудом: без сил, денег и любви прожить было трудно. Для многих из них Париж исчерпывался предместьями – Медоном, Пасси, Ганьи. Это была жизнь по ту сторону занавеса: занавес упал в России, зрители разошлись по домам, а актеры остались в закулисье внешней или внутренней эмиграции.

Грасский дом, в котором жил И.А. Бунин

Жизнь после России, после любви, веры и, собственно говоря, после жизни оказалась особенно тяжелой для молодых литераторов, и Галина Кузнецова не представляла исключение. Как и другие «молодые», покинувшие бывшую Российскую империю в 18, 20 или 25, она пыталась вкусить родины при помощи писателей старшего поколения. В учителя Галина Николаевна выбрала Бунина и прожила около него, в Грассе, пятнадцать лет. В 1949 г. она переехала в США, где работала в издательстве ООН.

Поэт Алексей Эйснер прославился своим стихотворением «Человек начинается с горя». Его литературная судьба действительно началась с горя – с эмиграции. Эйснер родился в Киеве, в 1905 г., затем учился в Петербургском кадетском корпусе. После Гражданской войны вместе с семьей эмигрировал через Новороссийск в Константинополь, потом – в Югославию. В 1930-х гг. Эйснер жил в Париже, где входил в литературное объединение «Кочевье», названное так в честь его собственной поэмы. Русский литературный Париж наизусть твердил его строки:

В Париже Эйснер, как и другой поэт-эмигрант Юрий Софиев, был профессиональным мойщиком витрин и окон. Литературной работы для него не нашлось, как, впрочем, и для многих других его современников, впоследствии прославившихся. Давид Кнут раскрашивал ткани, Нина Берберова работала машинисткой, Антонин Ладинский – рассыльным. Литература для молодых парижских поэтов превратилась в «хобби», на которое, впрочем, тратились основные душевные силы.

Когда перед Второй мировой разразилась война в Испании, Эйснер воевал на стороне республиканцев и даже был адъютантом генерала Лукаша – известного венгерского революционера Мате Залка (сказалось петербургское кадетское прошлое). В 1940-м Эйснер вернулся в СССР, где сначала был зачислен в Рабоче-крестьянскую красную армию в звании капитана (вероятно, за испанские заслуги, как «искупивший кровью»), а потом, в том же 1940-м, когда эти заслуги забылись, отправлен в лагеря. В 1956-м, на волне разоблачения «культа личности», Эйснеру разрешили вернуться в Москву из казахстанской ссылки. Но стихов он больше не писал. Его литературная судьба началась и закончилась горем – эмиграцией и лагерями.

Cтихотворение Терапиано «Девятнадцатый год…» – булгаковские «Дни Турбиных», сжатые до четырех строф. В нем есть и «тишина побежденной столицы», и «былое величье», и, конечно, белая гвардия – «походы в холодной степи и раненье».

Юрий Терапиано, выпускник юридического факультета Киевского университета, в 1917-м окончил Военное училище прапорщиков, а летом 1919-го вступил в Добровольческую армию. Как и младший брат М. Булгакова Иван, тоже воевавший в Добровольческой армии, Терапиано оказался в эмиграции, в Париже.

Здесь, в 1925-м, неоклассик Юрий Терапиано стал председателем «Союза молодых поэтов и писателей». Можно сказать, что его литературная судьба сложилась благополучно: известный поэт, влиятельный критик, тонкий мемуарист. К нему не подходило трагическое кредо русской эмиграции: «без сил, без денег, без любви – в Париже». Терапиано сохранил и любовь, и силы, и веру. Денег у него, правда, не было, но зато он читал по утрам Гомера. Бессмертие души было для Терапиано не смутной надеждой, а неоспоримой реальностью, так же, как и бессмертие искусства. Он верил, что рукописи не горят, а если и горят, то воскресают вовремя.