Ростов-папа. История преступности Юга России - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Кисин cтр.№ 27

По мере того как дороги в регионе становились все более безопасными, большая часть разбойного элемента перекочевывала в города. Там было гораздо спокойнее и комфортнее в зимнее время года, чем в пещерах, каменоломнях, шалашах и донских плавнях. «Большая дорога» при свободном обращении огнестрельного оружия в стране всегда таила в себе опасность для самих нападавших — подавляющее большинство путешественников, зная местных «шалунов», передвигались или под попутным конвоем, или при оружии. Схлопотать же шальную пулю за непредсказуемый «слам» никому не улыбалось. К тому же укрыться в степи при возможной погоне крайне сложно. Да и пришибут запросто проезжие казаки, которые вообще без оружия из куреня ни ногой.

В городе же добычу можно было выбирать по своему вкусу, легче затеряться в толпе и уличных теснинах, отсидеться на «нахаловках». И ищи потом ветра в ростовских переулках.

Уход разбойных ватаг «с большой дороги» в последней четверти XIX века привел к их трансформации в городские шайки профессиональных преступников. Теперь их оружием были не кистень-гасило и топор, а револьвер и нож, лом-фомка и коловорот-вертун.

Оседлые варнаки и урки уже не кидались очертя голову штурмовать зажиточный дом, дабы не скипидариться (рисковать), а предпочитали использовать разведку — подводчика. Хороший подводчик в блатном мире стоил выше любого удачливого вора. А для этого уже приходилось прибегать к известной конспирации — подводчика знал лично только сам маз и никогда его не сдавал. Даже держал в тайне от своих приближенных.

Подводчики давали мазу «наколку» на перспективную добычу, оговаривая свою долю и алиби. Маз обеспечивал им прикрытие, защиту и справедливое вознаграждение в расчете на следующие операции.

Мазы в городских условиях теперь не только выполняли роль походного атамана, но и замыкали на себя все ключевые аспекты деятельности шайки (разведку, вооружение, места обитания, успешные акции, сбыт награбленного, поддержку в случае ареста). В связи с этим их значение в городе неизмеримо выросло по сравнению с полевыми условиями. В Ростове мазы-атаманы получали авторитетный статус «богов», приравниваемый к каторжному званию «иванóв» (именно так, с ударением на третьем слоге, на каторге в XIX веке обозначалась высшая каста в иерархии урок — иваны́). А вместе с абсорбцией тюремных нравов и законов, принесенных на Дон теми, кто побывал в местах сильно отдаленных, по тем же каторжным неписаным законам, городская преступная среда также начала вычленять в своих рядах «масти честных бродяг» — своего рода уркаганскую табель о рангах.

На ее верхушке располагались лидеры так называемой черной масти — иваны́, всеми правдами и неправдами просочившиеся на благодатный Дон после отсидки или побега. Именно от них пошли «иваны, не помнящие родства», для которых Ростов был папой, а Одесса — мамой.

Журналист Влас Дорошевич описывал сахалинских ивано́в как «зло, язву и бич нашей каторги, ее деспотов, ее тиранов». Они несли основную часть наказаний в заключении (плети, розги, кандалы), но именно это и делало их особыми каторжными авторитетами («терпели за опчество», «съели миноги»), наделяя неформальной властью среди обычной шпанки.

«„Иваны“, эти аристократы страдания, родились под свист плетей и розог. Вместе с ними они и умрут», — писал Дорошевич.

Далеко не всегда они умирали и страдали. Найдя путь на свободу, иваны́ превращались в заслуженных мазов, как бы по праву каторжного авторитета возглавлявших мазуриков на местах. На воле воровская массовка, в свое время «не вкусившая миног» (не поротая) и не «прогулявшаяся за Бугры» (не побывавшая на каторге за Уралом), отдавала должное авторитету драных спин и рваных ноздрей, их лихости, бесшабашности, удали, жестокости. И в большинстве случаев не возражала против заслуженного лидерства-атаманства этих людей. Обладая необходимым каторжным опытом и варнацкими навыками, они добавляли юной ростовской урле (воровскому сообществу) солидности и целеустремленности. Терять им, бегунам савотейным, было нечего, зато обретали иваны́ на воле собственное войско и своеобразное государство, законы для которого сами импортировали из тюремной «конституции».

Став в Ростове «богами», они определяли, какой «клей» (воровское дело) будет клевым, какая «сара вячет» (добыча предстоит), какой «слам» или «мотю» (долю добычи) получит каждый участвующий в «клее» уркаган или шпандрик.

Кроме того, в «божественные» обязанности входило определение нужного «крючка» (полицейского письмоводителя), «кармана» (квартального надзирателя) или даже «клюя» (следственного пристава), которому необходимо было дать «отначку» для выкупа «облопавшегося» мазурика. На эти цели выделялась известная доля добытого босяцкого слама. Старую добрую коррупцию изобрели отнюдь не сегодня.

Слово «богов» было законом для их хороводников и уж тем более для рядовой шпаны. Для поддержания престижа они зачастую лично ходили на «клей» и периодически обязаны были доказывать свой высокий статус, в зависимости от профильной специализации шайки. В ряде случаев они либо лично наказывали провинившихся подчиненных, либо поручали это кому-то из приближенных урок.

К «черной масти» причислялись каторжные «храпы» — боевой отряд «богов», его основные исполнители, рядовые урки и мазурики. В неволе они решали вопросы с «шерстью» (конвоирами), качанием прав «пассажиров» (заключенных), реализации затеянных ивана́ми бунтов, добыче денег и съестного, наказанию виновных и упорствующих. На воле бывшие «храпы» превращались в обычных жульманов, блатарей, жиганов и «честных бродяг», искавших возможность удачным делом доказать свою преданность выбранному «богу» и войти в хоровод. Как раз на их долю доставалась самая грязная и опасная работа.

Однако и будущий слам был гораздо выше, чем у простой шпаны-жмурок.

Последние также относились к «черным», но особым уважением в преступном мире не пользовались. Ибо далеко не все из них отдали долг цинтовке на дядиной даче (отсидке в тюрьме) и проявили свои лидерские качества в воровской среде. Кроме того, во время «клея» они стояли на стреме и в случае опасности подавали сигнал «зэкс» (по-немецки и на идише — «шесть») или просто говорили «шестой», то есть опасность (писатель Александр Куприн в очерке «Вор», описывая в 1895 году преступный мир Киева, называет эту категорию шпаны бугайщиками). Что впоследствии преобразовалось в должность шестерки — стоящих на страже, с последующим искаженным восприятием в обывательском языке.

Для «богов» они были мелкими сявками, оребурками, для полиции — «босой командой», для обывателей — приблатненными «демонами», особой угрозы не представляющими. На каторге они были шпанкой, на воле — шпаной, промышлявшей мелким хулиганством.

Григорий Чалхушьян отмечал: «До проведения сюда железных дорог, всех этих оборванцев было мало, с 70-х же годов они свивают здесь себе твердое гнездо. Ростову надо было считаться с этим вопросом, но он относился к этому индифферентно, под носом у него вырастали Бессовестная и Нахаловка, и он довольствовался полумерами, и то принятыми не вовремя да и далеко не умело».

К концу XIX века именно «черная» шпана, которая обзавелась относительной организацией и авторитетными лидерами, стала самой многочисленной силой в преступном мире Ростова.