Машины как я  - читать онлайн книгу. Автор: Иэн Макьюэн cтр.№ 60

– То есть? – спросил Адам.

– Я хожу на собеседования. По продажам. И живу в ладу с Богом.

Я начал понимать, почему Горриндж без колебаний назвал вслух совершенное преступление и свое имя. Фатализм. Он хотел прощения. Он отбыл свой срок. И теперь на все была воля Божья.

Миранда сказала:

– Все равно не понимаю.

– Чего?

– Почему ты ее изнасиловал?

Он уставился на нее, как на блаженную.

– Ну, хорошо. Она была прекрасна, я вожделел ее, так что свет клином сошелся. Так это обычно и случается.

– Я знаю о вожделении. Но если ты действительно считал ее прекрасной…

– Да?

– Зачем насиловать ее?

Они смотрели друг на друга через пустыню враждебного непонимания. Мы снова пришли к тому, с чего начали.

– Я скажу тебе то, чего никому не говорил. Когда мы были на земле, я пытался ее успокоить. Правда, пытался. Если бы только она увидела этот момент по-другому, если бы она взглянула на меня, а не выкручивалась, могло бы получиться что-то…

– Что?

– Если бы она просто расслабилась на минутку, я думаю, мы перешли бы… ну, ты понимаешь.

Миранда рывком поднялась с мягкого влажного дивана и произнесла дрожащим голосом:

– Даже думать не смей. Даже не смей! – А потом шепотом: – О боже. Меня сейчас…

Она поспешила из комнаты. Мы услышали, как она распахнула входную дверь, а затем утробные звуки, когда из нее стали извергаться обильные рвотные массы. Я пошел за ней, Адам тоже. Без сомнения, это была непроизвольная реакция. Но я был уверен, что Миранда открыла дверь до того, как ее стало рвать. Она вполне могла бы повернуть голову налево или направо или облегчиться на газон или клумбу. Но вместо этого содержимое ее желудка – цветистый «шведский стол» – лежало толстым слоем на ковре в прихожей и на пороге. Она стояла снаружи дома и блевала внутрь. Потом она сказала, что ничего не могла поделать, не контролировала ситуацию, но я всегда думал или предпочитал думать, что у нас под ногами красовался прощальный привет ангела мщения. Надо было постараться его обойти.

Почти всю обратную дорогу, среди потока машин, под дождем, мы ехали молча. Адам сказал, что хочет пустить сведения Горринджа в дело. Мы с Мирандой были, как мы сказали друг другу, эмоционально истощены. Херес и вино клонили меня в сон. Дворник на ветровом стекле с моей стороны почти не двигался. Периодически он вздрагивал и размазывал воду по стеклу. Когда мы достигли лондонских окраин и стали ползком продвигаться к тому, что я уже считал своей прошлой жизнью, на меня напала хандра. Всего лишь за вечер моя жизнь развернулась в новую сторону. Я пытался постичь, на что я согласился так легко, так необдуманно. Я спрашивал себя, действительно ли хочу стать отцом четырехлетнему мальчику из проблемной семьи. Миранда обдумывала эту тему несколько недель – сама с собой. У меня же было несколько минут, и я принял свое безумное решение просто из любви к ней – и только. На меня давила связанная с ним ответственность… Мы приехали домой, но мои мысли оставались такими же мрачными.

Я налил себе чаю и уселся в кресло на кухне. Я не решался сказать Миранде о своих сомнениях. Пришлось признать, что я опять негодовал на нее, особенно на ее старую привычку к скрытности. Меня втянули в родительство, или завлекли, или принудили любовным шантажом. Я должен был сказать ей это, но потом. Она станет со мной спорить, а сил на споры у меня не было. Я стоял на развилке нашей общей жизни и видел следующие направления: неприятное, но кратковременное испытание, общее для всех любовников, когда мы выскажем все, что нужно, найдем решение и утвердим его в благодарном любовном соитии. Или: утаивая свои мысли, каждый из нас зайдет так далеко, что мы, точно неумелые канатоходцы, потеряем взаимную поддержку и упадем, а потом будем долго залечивать раны, охладевая друг к другу. Я бесстрастно изучил эти варианты. И даже третий вариант не особенно меня встревожил: я потеряю ее, буду горько сожалеть и никогда не верну, как бы ни пытался.

Я склонялся к тому, чтобы позволить событиям развиваться своим чередом, в тишине. День был долгим и насыщенным. Меня приняли за робота, согласились на замужество, завербовали на приемное отцовство, я узнал о самоубийстве трети сородичей Адама и увидел физические последствия морального возмущения. Но в тот момент ничто из этого меня не занимало. Меня занимали другие, менее значительные вещи: мои отяжелевшие веки и довольство полпинтой чая вместо стакана скотча.

Стать родителем. Я не мог сказать, что мне мешала чрезмерная занятость, стесненные обстоятельства или амбиции. Имелась другая проблема. Мне было нечего противопоставить ребенку. Его существование поглотит мое собственное. Он жил в жутких условиях, ему требуется много любви и заботы, он вызовет массу сложностей. Я сам еще не начал толком жить, я находился на обочине жизни, словно тот же ребенок. Мое существование было пустым. Заполнить его отцовством значило махнуть рукой на себя. Я знал женщин старше себя, которые заводили детей, когда решали, что ничего другого им не остается. Они никогда не сожалели об этом, но, как только дети подрастали, жизнь матерей не выходила за пределы жалкой работы на полставки, книжных вечеров или курсов итальянского по выходным. Тогда как женщины, которые уже имели высшее образование, или преподавательскую практику, или свой бизнес, на время отклонялись от курса ради детей, а потом возвращались и все наверстывали. Мужчинам же не нужно было даже отклоняться. Но мне было нечего наверстывать. Единственное, что мне требовалось, это твердость характера, чтобы отказаться от предложения Миранды. Согласиться я мог только по трусости, поставив крест на собственных, более важных целях, при условии, что я сумею их найти. Я должен был исходить из чувства ответственности, а не трусости. Но тем вечером я не мог высказать этого Миранде: глаза слипались, и я понимал, что вряд ли решусь сказать ей все в ближайшие пару недель. Я не мог доверять собственным суждениям. Я откинулся на спинку кресла и увидел перед собой дорогу из Солсбери и белый пунктир дорожной разметки, исчезающий под машиной. Я заснул с пустой чашкой, висевшей на пальце. Сползая в кресле, я слышал во сне сердитые голоса, которые эхом разносились в полупустом зале, как на парламентских дебатах, перекрывая и заглушая друг друга.

Я проснулся от звуков и запахов готовившегося обеда. И увидел Миранду, стоявшую спиной ко мне. Должно быть, она поняла, что я проснулся, поскольку обернулась и подошла с двумя фужерами шампанского. Мы поцеловались и чокнулись. Сон меня освежил, и я словно впервые увидел, какая Миранда красавица – прекрасные светло-русые волосы, изящный подбородок, смешливые серо-голубые глаза. Между нами по-прежнему висел нерешенный вопрос, но как же было хорошо, что я не признался в своих сомнениях и избежал ссоры. Хотя бы на время. Миранда втиснулась в кресло рядом со мной, и мы заговорили о Марке. Ради этого счастливого момента я на время забыл свои опасения. Оказалось, Миранда ходила с ним в дом на Элджин-Кресент. Мы будем жить там вместе, как семья. Чудесно. Учитывая, что процесс передачи Марка нам на воспитание и усыновление займет около девяти месяцев, хорошая местная начальная школа в Лэдбрук-Гроув гарантировала место для «нашего сына» – оборот меня покоробил, но я не подал виду. Миранда сообщила, что комиссия по усыновлению была недовольна ее жилищными условиями. Квартиры с одной спальней было недостаточно. Вот какой план она придумала: нам нужно снять входные двери в наши квартиры и сделать прихожую общим пространством. Мы обставим ее и постелем ковер. Владельцу говорить ничего не нужно. Когда придет время переезда на новое место, все вернем как было. Мы переделаем кухню Миранды в спальню для Марка. И не нужно будет морочиться с водопроводом. Мы закроем плиту, раковину и столешницы досками, которые можно накрыть разноцветными тканями. Кухонный стол можно сложить и держать в ее – «нашей» – спальне. Наши жизни объединятся. Конечно, мне все это нравилось, это будоражило. И я согласился.