— Не знакома. — Подтвердила Берестова. — В научном сообществе я — человек случайный. Хотя, конечно, интересуюсь…
— Еще бы, интересуетесь. Вон, как Павел к вам относился.
— За что я ему благодарна. — Ледяным тоном отозвалась Берестова. — Если я правильно вас понимаю.
— Маша. — Только и успел вставить Плахов, предчувствуя скандал.
— Именно, правильно. — Звонко отозвалась Дуглас. — Как удачно все получилось. Видела я выставку. Последний день застала. Повезло. Царица Византийская в окружении блудниц.
— А мне кажется, удачно… в целом… — Картошкин бросился спасать ситуацию и, пожалуй, промахнулся.
— Очень даже удачно. И, главное, похоже. — Подмяла под себя Дуглас.
— Я не то, хотел сказать. — Спохватился Федя.
— А вышло верно. Видно, и Павлик за это пострадал. За душевную щедрость.
— Пора бы, — сказала Берестова, настраиваясь на героический тон, — цариц от блудниц отличать. Каждый по-своему судит. К царицам не пристанет. А другим кроме костей и похвалиться нечем. Ничего другого и не остается. — И тут (Картошкин не поверил глазам) Берестова поднялась и стала расстегивать на себе блузку. — Не топят, — Сказала капризно. — Но я так.
— Маша, что вы делаете? — С ужасом спросил Плахов.
— Помогите, молодой человек, — Приказала Берестова, поворачиваясь к Картошкину спиной. Явно предлагалось ему расстегнуть.
— А вы, Алексей, чего сидите. — Наслаждалась Дуглас. — Оживляйте историю. На гипподроме такого не увидишь.
Тут дверь открылась и вошли Света и Наташа с чайными принадлежностями. И, ясно, остолбенели от изумления.
— Молодежь подоспела, — одобрила Дуглас, — живые картины показывать.
— Сюда, сюда, — Плахов суетился. Выкатили чайный столик. Молодежь расставляла посуду, не поднимая глаз.
— Марья Ивановна, — успокаивал Картошкин срывающимся голосом, — прохладно ведь.
— Под одеялом теплее, правда, Алексей? — Не унималась Дуглас.
Берестова вернула кофточку на плечи, встряхнулась и еще раз встряхнулась, будто со сна, и громко рассмеялась. — Действительно, прохладно.
— Отчего же. Ваши императрицы такое показывали, при большом стечении публики.
— Элен. — Прохрипел Плахов. — Я прошу вас немедленно прекратить.
К этому времени снова расселись по местам и принялись за чай. Вообще, всё как-то успокоилось и стихло. Света с Наташей ушли, спросив взглядом Картошкина. И тот кивнул, отпустил. Не у Плахова, между прочим, спросили, а у Картошкина.
Плахов, тем временем, пришел в себя, и даже попытался примирить собрание. — Ведь встретились все вместе. Может, и не праздник (это уж точно), но ведь событие. Чего тут делить и кого упрекать.
— Мария Ивановна — наша почетная гостья. — Прояснял Плахов. — А все мы — известные византологи. (Картошкин почувствовал себя польщенным.) И очень хорошо, что вы здесь, Элен, среди нас. Я вот что думаю. Вы — Элен, Георгис…. Кудум Пьер, может, вернется… И с нашей стороны есть кандидатуры. Организовать при музее попечительский совет. Георгис сказал, есть фонды, которые не пожалеют средств. В память о Павле Николаевиче и его научном наследии. Именно тут мы должны просиять.
— Как вы себе представляете, Алексей? Ведь убийство Павла Николаевича не раскрыто. А если это кто-то…
— Ну, знаете, Элен.
— А почему нет? Даже тут… Только молодой человек (Дуглас упорно называла так Картошкина) вне подозрений. Хоть и к нему вопросы есть.
— Так что вы предлагаете? — Возмутился Плахов. — Остановить выпуск издания? Упустить такую возможность… И ждать, пока наша доблестная (с легкой иронией было сказано) милиция раскроет дело? Или…
Глава 48
Только позовешь лукавого, проявишь к нему интерес или неуважение, и он уже тут, как тут. Вместе с бодрым: — Можно? — в дверь просунулась голова Балабуева. Что говорить, эффект был полный.
— С работы заехал. — Объяснял Балабуев совсем запросто, как желанный гость. — Тут мне Алексей Григорьевич столько интересного рассказал. И про гору Шипку, и про Византию. Я его к себе приглашал, но он гордый, не хочет. Понимаю, наскучили ему официальные учреждения… А я тут неподалеку, подвозили с работы, дай, думаю, загляну…
Балабуев внес стул (Коля — охранник предоставил), уселся рядом с англичанкой, и дал знак (так, по крайней мере, показалось). Можно, значит, продолжать.
— Ху из? — Справилась Дуглас нервно.
— А мы с вами разве не знакомы? — Представился Балабуев. — Ай эм. Расследую это скверное дело. По поводу Павла Николаевича Кульбитина. Для кого-то это счастье, кто ходит без наказания, а для нас — истинных друзей и поклонников… это, извините… Ну, и по службе не в последнюю очередь. Имею полномочия.
— Сергей Сидорович Балабуев. — Отрекомендовал Плахов. — Он теперь у нас часто бывает.
— Представьте себе. — Сказал Балабуев сердечно. — Искренне считаю, что повезло. Что жизнь удружила. Я ведь больше среди своих… общение казенное, сами понимаете. Сейчас историю расскажу. — Плахов поморщился. Балабуев был увлечен. — Под свежим впечатлением. Захожу к коллеге. У того разговор, фактически, по душам. В присутствии адвоката. Предполагают организатора заказа, знаете, который за устранение платит. Физического лица. Как там у вас? (Балабуев обратился к Дуглас). Ничего личного? И у нас теперь примерно так же. Достойный пример, хоть и эмоции, увы, присутствуют. Пережитки, знаете ли, прошлого. Русский характер. Но уважаемый человек. Депутат. В прошлом — шалун: рэкет, кидалово, то есть, жульничество, если, кто не в курсе. Теперь, правда, странно слышать, а тогда неоднократно побывал в местах… при тирании… но образумился, примкнул к демократии, проявил тягу к знаниям. Получил три высших образования, и это не предел. Вот когда любовь к знаниям открылась. Конечно, собственностью владеет в немалом количестве. Женат счастливо на губернаторской дочери. И вот он такую идею распространяет. Мы, говорит, учимся у философов. Они мыслят понятиями, а мы по понятиям живем. Так сказать, творчески развиваем науку.
Балабуев взял паузу, все заинтересованно молчали. — Это он нам со следователем, заслуженным юристом поясняет. Вы философа Канта знаете? — Балабуев еще раз нашел взглядом англичанку. — Может, не вплотную, не лично, но слышали, наверно. Сейчас, вот у меня здесь записано. — Балабуев и впрямь достал куцую бумажку, разгладил на колене. — Вот оно. Философ Кант объяснил дословно так: принципы познания вещей осуществляются разумом посредством понятий… то есть, философия для этого предназначена.
Все молчали. — Прочтите еще раз. — Попросил Плахов….
— Я говорю, сразу трудно вникнуть. — Балабуев повторил с выражением. — … разумом, посредством понятий… А мы, говорит этот депутат, по понятиям живем. Тоже с применением разума, если удается, в пределах обоюдной договоренности. Но бывает, конечно, и в порядке дискуссии, когда материя на кону, данная нам в ощущениях…