Форма цветка или узор лишайника могут быть многозначительными символами, а могут и не быть ими. Но нет такого булыжника на улице, нет такого кирпича в стене, который не являлся бы в самом деле символом, исполненным смысла — посланием от какого-то человека, таким же, как телеграмма или почтовая открытка.
Гилберт Кит Честертон
Детективный роман про убийство должен оставаться, в уютных, «домашних» рамках, должен отражать повседневные переживания читателя и в известном смысле давать выход его собственным подавленным желаниям и эмоциям.
Стивен Ван Дайн
Проплывает образ, лик или тень —
Больше тень, чем образ, и лик, чем тень,
С мумии, как с веретена,
В петли троп развивается пелена,
Рот, иссохший и бездыханный,
Бездыханные созывает рты.
У.Б. Йейтс.
«Византия» Перевод М.Гаспарова
Глава 1
В кабинете генерала Шемякина все было расставлено по чину и должности. Длинный стол светлого дерева, за которым рассаживалось более десятка человек, небольшой столик в углу для бесед тет-а-тет, когда генералу требовалось взглянуть собеседнику прямо в глаза, стеклянный плоский шкаф с книгами и бюстиком, а чей — за дальностью расстояния было не разглядеть. Допустим, Пушкина или Маяковского. А почему бы и нет? Еще был портрет Дзержинского в высокой фуражке, который уцелел во время вселенских перемен и своим присутствием утверждал, как душили преступный элемент, так и будем душить. Можно остановиться на портрете президента страны и флаге государства, но это совершенно обязательная подробность, по которой сверяешь историческое время чисто машинально. Часы тоже были, огромные и звучные напольные куранты. А за окнами напоминали о себе церковные колокола. Звона у нынешнего времени было много. На этом можно остановиться и перейти к описанию событий, имеющих прямое отношение к делу.
Оно так и называлось Дело и лежало на столе перед генералом. Сбоку от него в начале Т-образного стола сидел второй участник беседы. Генерал, чтобы долго не описывать, был такой, как показывают в кино — представительный и седой, только грубее и мясистее, для рассматривания не в фас и не в профиль, а между, чтобы отдельные черты лица, не перекрывали друг друга и создавали не индивидуальный портрет, а образ человека, который не станет понапрасну лезть в экран, маячить и светиться.
Другим участником разговора был сравнительно молодой человек, лет сорока, что подразумевает не только молодость, но и опыт. Разговор явно шел по долгу службы, и выправка говорила, что человек этот — военный или, точнее, служивый.
— Ты, Сережа, — говорил генерал, — этим вплотную займись. А то, я смотрю, у тебя не шибко.
— Только получил, товарищ… генерал.
— Товарищ, товарищ… рано из меня господина делать. Ерунда какая-то. Чего его убивать. Разобрался, кто такой?
— Кульбитин Павел Николаевич. Главный специалист. Живет на зарплату.
— Вот именно. На зарплату. Чего трогать. Так бы и жил. Докладывай, что у тебя.
— Нашли за две улицы от музея. Там сквер и стройка рядом, народ сейчас бывает редко. Конец сентября, в девять часов темно. Собаку прогуливали, она и учуяла. Травма черепа. А может, он сам ударился, когда падал. Там кирпича хватает.
— С работы шел?
— Да. Охранник выпускал. Он за ключ расписался. Где-то часа за полтора до того, как нашли.
— Что он на работе так поздно? Один?
— Тут неясно. У них для сотрудников отдельный вход есть. Как правило, он закрыт, но свои пользуются. Сам мог впустить и выпустить. Замок хороший, не поврежден.
— А что он там делал так поздно?
— Пьянки не было. Народа много толчется, и свои, и посетители заходят в рабочее время. Следов полно. — Балабуев (так звали подчиненного) пытался изложить суть дела. — Пепельничку перед уходом вымыл.
— Что за народ такой. Фильмы американские смотрят. Учат их, учат. Убил, так обмакни пальчик и напиши кровью. На зеркале, на стене. Прошу считать меня психопатом и хочу быть пойманным.
— Этому на заборе нужно было писать. Стройка рядом.
— Они и пишут. Только не в тему. Вот я и говорю. Идут к психиатру, находят, ага, известный маньяк. Еще не поймали, а уже явка с повинной. Нам бы так. А этот даже пепельницу вымыл. Чистюля. Ладно. Бери свое Дело. Как думаешь, Балабуев, нюх у меня есть.
— Так точно, товарищ генерал. — Балабуев даже привстал.
— Сиди. Откуда, спрашивается, базар? Дали человеку по голове. На то она и преступность. По горячим следам задержать не удалось. То же бывает. Чего шум? Звонят по поводу этого Кульбитина. Интересуются. Чувствую, придется всерьез этим заниматься.
— Кто звонил? — Балабуев раскрыл блокнот.
— Выше некуда. Ты вот что. Есть такой Закс Семен Иосифович. Можешь с ним этот вопрос неофициально обсудить. Наш человек. И не дури. Я твою манеру знаю.
— Товарищ генерал… — Балабуев развел руками.
— Знаю, знаю… Я сам фантазию люблю. Иногда и дурачком прикинуться не мешает. Профессия такая. А дров наломать, это каждый может. Ума не надо. Ну, иди, трудись. И выбери кого-нибудь из ребят пошустрей в помощь. Есть на примете?
— Шварц. Мы с ним неразлучные.
— Ну вот, Шварца и возьми. — И уже в дверях генерал остановил подчиненного. — Ты как, менять профессию не надумал, если честно?
— Никак нет.
— Знаю, мысли такие есть. Не могут не быть. Платят мало, по службе не продвигают. Вот тебе, Балабуев, и перспектива. Родина не забудет… Я прослежу…
Глава 2
Вообще-то Балабуев Сергей Сидорович сорока одного года впрямь надумал уходить. Некоторые из его коллег так и поступили и счастливо работают на те самые учреждения, по которым Уголовный кодекс рыдает крупными слезами. — Что делать, — разводили коллеги руками. — Ты погляди, что делается. Если мирно, по хорошему, так и к тебе хорошо, а начнешь пружинить, правду искать, уберут. Раз предупредят, а второй не станут, не те пошли времена.
Крупное дело о хищениях было прекращено по вине самого Балабуева. Так ему объяснили. Не имел он права… дальше шел длинный список превышений полномочий, которые Балабуев допустил, изобличая преступников. Заинтересованные лица оказались на свободе, а приятель просветил: — Могли и убить, если бы до суда дошло.
— Наших не убивают. — Ответил тогда Балабуев.