– Ушли! Мать их! Оставили полтора десятка калек да торговых. Сбежали на Пенжину. – Помолчав, рассеянно добавил: – Костромин увел, а Ваську бросили зимовье караулить.
– И хрен с ними! – ничуть не печалясь, посмеялся Гришка Антонов. – Всех соболей не переловят. А еды у нас теперь с лихвой: их ямы стали нашими.
– Нет у них прав на Погычу, и Пенжина моя по указу, – ударил кулаком по столу атаман. – Догоним, вернем! – обвел товарищей строгим взглядом и понял по лицам, что не пойдут. Смирился, опуская голову, пробормотал: – Может быть, и правда, к лучшему! Здесь кому-то надо службу нести.
– Конечно, к лучшему! – поддакнул Тарх. – Споров не будет.
Закончив необходимые для зимовки дела, атаман взялся за государеву службу: казака Гришку Антонова послал вверх по реке к ходынцам с миром, с предложением дать выкуп за смертельные раны Шаламки Иванова, а впредь платить ясак, Гришку Вахромеева – вниз, к анаулам. В срок не вернулись ни тот, ни другой. Старший Стадухин забеспокоился нехорошим предчувствием, хотя опасаться беды было рано. Промаявшись день и другой, он собрал людей. Десять промышленных с Васькой Вилюем вызвались плыть к анаулам. Сам передовщик хромал, повредив ногу при заготовке птицы, а стругов не было, предстояла пешая ходьба. Товарищи убедили Вилюя остаться в зимовье, вдевятером отправились в низовья, искать заплутавшего или загостившегося Гришку.
– Пригрела какая-нибудь девка, не спешит на работы и караулы, – смеялись, успокаивая атамана.
Тот криво улыбался и поторапливал с выходом. Сам с беглыми казаками Ивашкой Пуляевым и Евсейкой Павловым отправился вверх по реке, искать другого посыльного. Вернулись они с поклеванными и испачканными воронами останками на волокуше. Ходынцы с их стадами оленей откочевали, догнать их было невозможно. Спешные похороны убитого положили конец распрям между зимовьями. Стадухин оставил при поселении торговых людей, Вилюя с пятью промышленными, сам с Бугром, Евсеем и Пуляевым, с тремя десятками своих и моторинских людей двинулся вниз по реке. Среди них были те, что весной видели крепость и знали путь к ней. На подходе удалось поймать анаульского мужика, от него выведали, что Гришка и девять человек, посланных ему на помощь, убиты. Коричневое, в глубоких бороздах лицо Бугра стало серым. Угрюмый Евсейка присвистнул, Ивашка Пуляев витиевато выругался, Михей сжал зубы, закрыл глаза. Открыв их, процедил, не разжимая губ:
– Не верю!
Казанец переспросил анаульца, тот пролопотал ответ и показал знаками, что всех перестреляли из луков.
– Тела где? – просипел Стадухин.
Казанец долго пытал пленного, и тот ответил, что они лежат где убиты: в тундре, на мхах.
– Что будем делать? – спросил Михей, обводя товарищей пристальным взглядом. Обветренное лицо его было багровым, усы пламенели в русой бороде.
– Мстить надо! – опустив глаза, прохрипел Бугор. – Не то всех перебьют. – И сорвался в крик, буравя Стадухина неприязненным взглядом: – Упреждал – нельзя показывать наши раздоры!
Стадухин блеснул злобным взглядом, мотнул головой, не ответив, перевел гневные глаза на Евсея с Ивашкой.
– Похоронить надо, – пожал плечами один.
– Иначе никак нельзя, – пробубнил другой, отворачиваясь.
Промышленные поддержали их. Отобьем останки, высмотрим подходы, похороним, после решим, что делать.
– Ну, стервецы! – выругался атаман. – Мало что скрылись в такое время – еще и все струги забрали.
Бывальцы вывели отряд к большому заливу. Это была еще не губа Анадыря, но часть солоноватой воды из устья попадала сюда. Берег, по которому шли, был каменист. После чавкающей болотины, проседавшей под каждым шагом, качавшихся под ногами мха и кочек идти стало легче. Анаульская крепость была устроена на возвышенном берегу. Возле нее сгрудились до десятка чумов, у воды лежали лодки, обтянутые кожами. Издали учуяв чужаков, протяжно завыли собаки. Люди, суетившиеся возле чумов, опасливо потянулись к крепости: они ждали мщения, потому подойти незамеченными не удалось. Пленный указал, где лежат тела убитых. Скрываясь за камнями и кустарником, ватажные подобрались к укреплению на сотню шагов, издали увидели раздетых и обобранных товарищей. До них было до полусотни шагов открытой местности – верный выстрел. Последние из анаульцев спрятались в крепости и выставили из бойниц стволы ружей. Обернувшись к Казанцу, атаман кивнул на ясыря, приказал:
– Пусть скажет, чтобы дали забрать убитых!
Казанец передал приказ пленному. Лицо ясыря напряглось, окаменело, глаза смежились в щелки, накрывшись пухлыми веками, он молчал и думал. Поторапливая, Бугор потыкал его в бок острием ножа. Наконец решившись на что-то, анаулец встал в рост, закричал. Его услышали. Он обернулся к Стадухину и махнул рукой, показывая, что можно идти. Михей намотал на ладонь бечеву, которой были связаны руки пленного, подтолкнул вперед, скрываясь за его спиной, двинулся к телам. Едва подошли к месту, крепость окуталась дымами и прогрохотал ружейный залп, который не нанес вреда. Казаки, шедшие за ясырем к телам товаришей, попадали на мох, из-за их спин прогрохотал ответный залп. Пленный провернулся змеем, вырвал бечеву из руки Михея, вскочил и, пригибаясь, побежал к крепости. Преследовать его не стали, но ползком потянули мертвяков. Пока прикрывавшие перезаряжали ружья, анаулы пришли в себя и пустили из бойниц тучу тяжелых стрел. Первым, как подкошенный, упал на колени бежавший к ним ясырь. Две стрелы ушли в мох рядом с Михеем, волокшим один из трупов. Третья воткнулась в мертвое тело. Рядом вскрикивали и стонали товарищи. Наконец, промышленные перезарядились и дали другой залп. Из крепости перестали пускать стрелы. Казаки и промышленные добрались до прикрытия из камней. Пуляев, посмеиваясь, выдергивал стрелы из своей камлайки, задрал подол, обнажив живот, пошарил по бокам.
– Вот ведь! Ни одной царапины!
Повезло только ему и Михею, остальные были переранены, но легко. Тарху пришлось резать кожу на боку, чтобы вытянуть зазубренную костяную стрелу.
– Что прокричал им шельмец? – тяжело дыша, спросил Михей Казанца. – О том только и думал, пока полз.
– Вроде так и сказал, чтобы дали забрать тела, – внимательно разглядывая мертвеца, с недоумением поежился Иван.
– Родька! Вилюевский покрученник! – подсказал Бугор, опознав убитого. – Серьга была в ухе – мочка разорвана, а лицо вспухло.
– Раздели донага. Стервятники! – поморщился Михей. – В чем хоронить?
– Пред Богом, поди, все так предстанем! – перекрестился Пуляев. – Подумав, добавил: – Однако нехорошо предавать земле голыми. А что делать? Другой одежки у нас нет.
Тел было девять. Среди убитых не опознали первого из посланных – беглого ленского казака Григория Вахромеева.
– Расстреляли на подходе, – разглядывая раны мертвецов, морщился Бугор. – Видно, даже слушать не стали: подпустили на выстрел и убили.
Поругивая моторинских и дежневских беглецов, люди Стадухина уволокли тела к берегу Анадыря, похоронили на сухом месте, насыпали холм, поставили крест из обтесанного плавника.