Заметно огорчившись от непонимания и переживая насчет возможной потери лица, служащий задумался. «Лицо матроса исказилось от мучительного умственного усилия» – написал когда-то Джон Рид в книге «Десять дней, которые потрясли мир». Это он еще в Китае не бывал, не видел много потрясающего. Наконец работник принял мудрое, на его взгляд, решение – бодро сказал «фолоу ми!» и отправился куда-то. План его оказался прост – он вознамерился провести меня вдоль всех полок по всем секциям. Расчет верный – и репутация будет сохранена, и лаовай сам, даст бог, найдет, что ему нужно. Но магазин был слишком большим, желания обойти его целиком у меня не возникло. К счастью, я заметил неподалеку от нас рослую девушку со светлыми волосами, явно студентку-иностранку из университета. Подошел к ней. Так и оказалось, юная австралийка уже полгода изучала китайский. Куда переехала чайная полка, она тоже не знала, но зато легко и свободно спросила служащего об этом по-китайски. Но случилось непредвиденное – тот и ее не понял. Австралийка еще несколько раз, тщательно тонируя слово «ча», попыталась донести до работника смысл. Тот уже наверняка не раз пожалел, что связался с дурацкими лаоваями, но держался молодцом, улыбался и твердил мне «фолоу ми!», приглашающе взмахивая рукой. Я уже хотел плюнуть на этот чай и купить вместо него соевый порошок для пожилых или имитацию собачьего корма, но девушка-студентка неожиданно заартачилась. Заявила, что ей тоже нужен чай и его надо непременно отыскать.
Что нам и удалось вскоре – чайные полки случайно попались нам на глаза. Я потянулся к любимому и знакомому черному «липтону», австралийка, хмыкнув по поводу моего выбора, взяла себе жасминовый. Служащий, внимательно наблюдавший за нами, просиял, когда мы его поблагодарили за «помощь». Приосанился и торжественно сообщил нам по-английски: «Мне очень приятно помогать иностранцам в моей стране!» Был он так горд собой, что мы поблагодарили его снова.
Китайцы часто готовы помочь иностранцу, даже если это явно им не под силу. Это можно объяснить и гостеприимностью, и любопытством, и тягой к необычному, и даже желанием завести знакомство. Последнее – весьма важная вещь, она предоставляет китайцу шанс, который в китайском называется не совсем прилично звучащим для нас словом «цзихуй». Никто ведь не знает, как сложится дальнейшая жизнь, а принцип «я тебе пригожусь» известен нам всем еще из сказок детства. Но не всегда китайцами движет именно корысть. В конце концов, часто им просто приятно помочь иностранцу. Мы ведь помним, что в их глазах мы обычно предстаем в виде беспомощных недотеп, взять опеку над которыми – святое дело.
Но следует помнить важную вещь. Если обращаешься за помощью, например, спрашиваешь совета или узнаешь дорогу, нужно быть готовым к тому, что тебе могут наговорить всякой ахинеи или указать неверное направление. Это сделается не из неприязни, а наоборот – китайцу легче так поступить, чем признаться в незнании или, что еще хуже для него, огорчить спрашивающего своим отказом…
Иногда и сами китайцы могут попросить иностранца о помощи. На улице, правда, это маловероятно, но зато местные коллеги занимаются таким регулярно. В моем случае это происходит так: рано утром – это может быть и выходной день, – примерно в семь утра, раздается телефонный звонок. Это дает о себе знать домашний телефон в гостиной. Его трель примешивается к обычной утренней какофонии. Я плетусь из спальни, цепляю трубку и хрипло произношу в нее по-русски: «Але!» Сомнений у меня нет – это кто-нибудь из профессоров-русистов, вышедших на пенсию, но продолжающих активно участвовать в университетской жизни и заниматься переводами и составлением учебных материалов. Старикам глубоко за семьдесят, но они полны энтузиазма. Со временем мне даже начал нравиться стиль их общения. Не растрачивая время на ерунду, они сразу переходят к делу. После моего «алеканья» в трубке обычно раздается примерно следующее: «Здравствуйте! Я профессор Чжан. Сейчас я перевожу на китайский язык Достоевского, его “Дневник писателя”. Мне непонятно одно место в этом произведении. Сейчас я вам зачитаю главу…» Потом я минут пять переминаюсь возле телефона и слушаю выразительное чтение. Русским языком старая гвардия китайских русистов владеет отменно – приятно слушать. Даже Достоевского ранним утром. Затем еще полчаса мы вместе разбираемся в тонкостях дела Кроненберга, разбираем речь адвоката Спасовича, и я поясняю профессору значение так заинтересовавшего его выражения «подковырники-клещи».
Иногда в выходные дни такие телефонные звонки застают меня в тот момент, когда мне удается, наконец, добраться до дома после ночных прогулок и соревнований с коллегами-немцами по количеству выпитого пива. Тогда я проявляю малодушие и намекаю звонящему, что немного устал и хотел бы отдохнуть. Тактичный профессор спохватывается: «Конечно, конечно! Простите старика! Отдыхайте! Я вам перезвоню через час!»
…После завтрака я проверяю рюкзак – все ли положил туда для рабочего дня. Учебники, стопка проверенных тетрадей, диск с аудио-упражнениями и книга для чтения в автобусе. Добираться до работы мне почти час. Почти каждый шанхайский университет обзавелся новыми обширными кампусами в далеких районах за чертой города, среди огромных пустырей, полей и заводских территорий. Каждое утро университетские автобусы доставляют преподавателей на новый кампус. Прикладываешь пропуск к аппарату у входной двери, проходишь в салон, киваешь знакомым коллегам-китайцам. Половина из них уже устроилась в креслах поудобнее и спит сладким утренним сном, будто после бессонной ночи. Но я знаю почти наверняка, что они легли рано – в девять или десять вечера, не позже. И я знаю, что они так же сладко будут дремать и на получасовых перерывах между занятиями, и на часовом отдыхе после обеда, и конечно, на обратном пути домой. Китайцы могут спасть всегда и везде. Дома, на улице, в парках, в очередях, в ресторанах, в офисах и на производстве, на транспорте, занятиях и даже в спортзалах. Это поистине великие изобретатели поз для сна в самых невероятных местах. Я однажды видел рабочего, спавшего, словно в гамаке, на толстой декоративной цепи, натянутой в парке между двумя бетонными тумбами. А его товарищ удобно расположился на черенке от лопаты, уложенной поперек вырытой ими ямы. Каждый раз, глядя на такое, я вспоминал себя в армии – там я умудрялся спать даже стоя на построении. Но это было лишь первые, особо нелегкие полгода. Поневоле я проникался уважением и сочувствием к китайцам, представляя, что тяготы и лишения воинской жизни для них затягиваются на долгие годы и распространяются на их вполне мирную гражданскую жизнь. Пока не осознал, что все гораздо прозаичнее – просто китайцы любят поспасть и свято следуют принципу экономии сил: «не беги, если можешь идти, не иди, если можешь сидеть, не сиди, если можно прилечь, а уж если прилег – то вздремни».
В университетском автобусе спать у меня не получается. Я с завистью гляжу на невысоких коллег, некоторые из них умудряются развалиться в креслах полулежа. Я же упираюсь коленями в кресло впереди и периодически постукиваю по нему, когда сидящий в нем делает попытку откинуть спинку назад. Происходит это всегда одинаково. Наклоняется спинка кресла и давит мои колени так, что они начинают хрустеть. Я грозно, на манер английского футбольного хулигана, произношу «Ой!» Впереди сидящий вздрагивает, просит прощения и возвращает спинку в исходное положение. Так за поездку повторяется обычно раза три. Комфорт китайцами ценится неимоверно высоко, и если кресло можно слегка разложить, то удержаться от этого выше их сил. Я отношусь к этому с пониманием и заодно тренирую в себе смирение и терпеливость, шлифую эти два краеугольных камня выживания в местных реалиях.