Галина Уланова - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Ковалик cтр.№ 92

К «улановцам» примыкал Александр Семенович Стрелков, археолог, искусствовед, сотрудник Эрмитажа и Академии истории материальной культуры. Импозантный ученый — высокий, с гордой осанкой — часто появлялся на спектаклях Улановой и в Ленинграде, и в Москве, куда постоянно приезжал читать популярные лекции. Он так и не познакомился с балериной, что не помешало ему быть стойким солдатом «улановского полка».

В Москве «улановцев» представлял лучший московский красильщик тканей Василий Стригунов. В Ленинград он не ездил, а вот в столице присутствовал на всех Галиных спектаклях, неизменно одетый в серый костюм. У него не было правой руки, поэтому он аплодировал, ударяя левой ладонью себя по ноге.

«Младшим командиром» «улановского полка» «служил» московский искусствовед и переводчик, руководитель историко-теоретического факультета Академии архитектуры, профессор Александр Георгиевич Габричевский. В 1936 году он вернулся из ссылки и вскоре увидел Галю в ролях Марии, Корали, Дианы. Этот глубочайший знаток западного искусства, литературы и философии был автором трудов о художниках итальянского Возрождения Якопо Тинторетто и Андреа Мантенья, поднимавших проблему «синтеза противоположностей». Вероятно, именно этим привлекла его Уланова, которую художник Николай Бенуа называл «Рафаэлем с душой Микеланджело». Балерина стала для Габричевского доказательством правомочности его «новой науки об искусстве», основанной на «феноменологии художественного предмета как особой формы бытия».

Существовала одна ниточка судьбы, связывающая Габричевского и Уланову: Максимилиан Волошин и Коктебель. Александр Георгиевич был членом «коктебельского братства», в 1932 году похоронил Волошина, а через 36 лет и сам был упокоен на коктебельском кладбище.

«Личным адъютантом» Гали можно назвать Андрея Григорьевича Чернова — личность уникальную, из тех, кто, активно участвуя в истории, сознательно остается в тени. К «улановскому полку» его причисляли условно, ибо к «Галине Сергеевне» он находился ближе, нежели к «Улановой». Несмотря на молодость, Чернов был ловким деловым человеком из категории «управделами»: владел редким умением звонить нужным людям, имел знакомства во всех канцеляриях и знал, как провести документ в обход «среднего звена» чиновников, спускающего на тормозах интересные идеи и проекты.

Во время революции Андрей попался на глаза самому Ильичу. Все Ульяновы приняли участие в судьбе смышленого мальчика, обласкали его и определили на учебу. Какое образование получил Чернов, не знал никто, однако ему невозможно было отказать в запасе знаний. Лучше всего он умел считать, просчитывать и рассчитывать, к наукам питал безграничное уважение, был тих и незаметен — словом, человек, полезный любой власти. Какое-то время Чернов работал в аппарате Кремля, потом переходил из одного советского учреждения в другое и наконец прочно обосновался в Академии наук СССР, став незаменимым помощником ее президента В. Л. Комарова в хозяйственных делах. Андрей Григорьевич обладал огромными связями — к примеру, мог запросто позвонить заведующему секретариатом Сталина А. Н. Поскребышеву (кстати, большому любителю театра). Неудивительно, что Чернов принимал активное участие в организации московских спектаклей Улановой и администрировал ее московский быт.

В «улановскую партию» входил еще литератор и критик Василий Васильевич Макаров, оставивший в своем дневнике бесценные свидетельства жизни балерины с 1 марта 1934 года по 20 октября 1937-го.

«Василий Васильевич Макаров, журналист, работник журналов по театру и искусству, «ленинградский балетоман из Москвы», балетный коллекционер, обладатель одного из лучших собраний балетных фотографий. 34-х лет, холост. Угловатый, близорукий неказистый человек в синем костюме и в очках, смотрящий в бинокль даже из первого ряда и последним прекращающий свои меланхоличные по частоте аплодисменты. Полумосквич-полуленинградец, он бывает почти на всех спектаклях Улановой, будь то в Москве или Ленинграде. С Галиной Сергеевной знаком, но далеко», — написал он о себе в 1938 году.

Увидев Галю в Ленинграде в феврале 1934 года, Макаров сразу же захотел написать для нее «какой-нибудь лирический русский (не а-ля русс, а русский) балет, реалистический, на тему какого-нибудь большого писателя, из жизни XIX века России. Может быть, даже из крепостной жизни (Улановой можно дать русскую крестьянку без пейзанности)».

Прошел год, и после дебюта Улановой в Большом театре он не мог уснуть, повторяя, как заклинание: «Хочется писать об Улановой… Очень хочется писать об Улановой… Буду писать об Улановой…»

А еще через несколько месяцев, 30 сентября 1935 года, Василий Васильевич метался в любовной горячке:

«Мне 33 года. Я дважды женат, в общей сложности 15 лет. Восемнадцать лет я увлекаюсь балетом — балетоман со стажем.

И вот… Дня не проходит, чтоб я не вспоминал, не думал, не мечтал о ней.

Когда передо мной Галина Сергеевна, я становлюсь слеп, глух и нем. Скован и связан. Не нахожу слов, не нахожу места, некуда себя девать. Мечтаю о ее взгляде. Гляжу — и не вижу. Так много хочется, надо сказать. Несу несвязную чушь. Глаза ловят каждый жест, слово каждое ловит слух, но впустую всё это — память бездействует, замирает, не воспринимает ничто.

Когда я вижу Уланову — я сам не свой, не чувствую себя. Смятение чувств, волнение охватывает, пронизывает всего меня. Распрямляются плечи, поднимается, расширяется грудь, глубже и чаще дыхание, громко бьется сердце в груди, корпус подается вперед. Впиваются руки в бинокль, глаз с нее нельзя свести, не в силе от всего, жадно, неотрывно впитываешь каждый ее жест, движение, па. Стоит ей только появиться на сцене, стоит только мне увидеть ее, такую милую, дорогую, родную мою, всю душу мою просвещающую, всё существо мое захватывающую, — как сразу, тотчас иначе начинает жить всё мое существо, весь организм мой, быстрее становится и горячее кровь, как будто какой-то живительный, радостный и благодатный, умиротворенный ток непорочной, чистой, задушевной ласки проходит по всем жилам и венам моего тела. Смотришь, смотришь, неотрывно смотришь за ней, всем существом своим «подпеваешь» вторичным движением творимой ею дивной поэме (симфонии).

Мне беспредельно, томительно хочется перенестись к ней, высоко-высоко вознести ее вверх на руках, обнять, крепко прижать к своей груди, обеими руками не взять — прикоснуться к ее голове, гладить нежные белокурые волосы, неотрывно смотреть в глубину ее очей, целовать ее дивные пальцы, руки, плечи, глаза и рот.

Я люблю ее».

Чтобы приблизиться к своему кумиру, неугомонный критик придумал «безумный» проект, о котором написал Галине Сергеевне в феврале 1936 года. Безоговорочно считая Уланову «величайшей и непревзойденной балериной современности», он решил организовать в Москве ее выступление — но не обычный концерт из отдельных номеров, показанных на голой эстраде, а творческий вечер с отрывками из балетов на театральной сцене, например в Камерном или Вахтанговском театре. Чтобы «легче и дешевле получить помещение», он предлагал начать представление под выходной день — в 23.30, наметив труппу из восьми «душ», включая саму Уланову.