Фрунзе - читать онлайн книгу. Автор: Леонид Млечин cтр.№ 7

Акцию организовал первый глава боевой организации эсеров Григорий Андреевич Гершуни, врач-бактериолог по специальности. Он был арестован и приговорен к смерти, но бежал за границу, где умер от рака легких.

Другой боевик обратился в ЦК партии социалистов-революционеров с неожиданным предложением: «Чтобы победить в борьбе врага или по крайней мере нанести ему чувствительный урон, недостаточно одного мужества и готовности умереть в этой борьбе, нужны еще знания техники борьбы и обладание нужными средствами. Еще несколько лет назад мною делались попытки поставить широко вопрос о необходимости употребления революционерами отравленного, действительно смертельного оружия, но, увы, несмотря на все старания, голос мой оставался гласом вопиющего в пустыне невежества и предательства…

Статистика ранений от огнестрельного и холодного оружия с неотразимой точностью доказывает нам, что люди, получившие даже по нескольку ран, часто выздоравливали вполне от них, если лечение велось надлежащим способом. Сотни шпиков, стражников, жандармов и т. п. сволочи отлично выздоравливали от пуль браунинга и маузера… Надо быть совсем кретином или просто симпатизировать врагам народа, чтобы не признать, что единственно рациональным способом поражения наверняка противника — должен быть признан способ употребления исключительно отравленного оружия.

Побольше «святой ненависти» к врагу! Воспитывая в себе готовность собственными руками вонзить в бок опричника отравленный кинжал, влепить ему в живот отравленную пулю, и часть победы будет за Вами.

Делаю предложения:

1. Употреблять пули для браунинга исключительно свинцовые без твердых оболочек, как легко деформирующиеся в ране и дающие возможность легче обрабатывать часть для заложения порции яду.

2. Снабдить все провинциальные комитеты запасами ядов и указать способы их добывания.

3. Разработать инструкции для отравления пуль и холодного оружия ядом…

5. Применять в случае отсутствия яда для отравления пуль разводку заразных бактерий: чахотки, столбняка, дифтерита, брюшного тифа и т. п. непосредственно перед террористическим актом».

Биологическим оружием революционеры не воспользовались, а огнестрельное то и дело пускали в ход. Михаил Васильевич Фрунзе, не испытывая никаких сомнений, стрелял в полицейских. Не всякий на это способен. В сознании молодого человека должен произойти какой-то радикальный сдвиг, прежде чем он перейдет к насилию. Зато, если этот внутренний переворот свершился, люди становятся хладнокровными и безжалостными убийцами.

Конечно, молодой подпольщик чаще всего боялся показаться трусом или недостаточно надежным. И начинающие боевики доказывали друг другу свою храбрость и презрение к врагу… Но главным было твердое убеждение в том, что убивать необходимо во имя высшей цели. Идеология и вера снимали вопрос о личной вине и словно выдавали лицензию на праведный гнев. Пересмотр привычных норм и ценностей происходил легко — прежние заповеди отвергались, зато принималась новая, революционная мораль.

Радикальные социалисты внушали себе и другим, что люди в форме, государственные чиновники — враги, потому применение оружия позволительно. А заповедь «не убий» неприменима в революционных условиях. Убийство политического врага — не только необходимость, но и долг.

Боевые группы существовали только потому, что их поддерживали самые обычные люди, не привлекавшие внимания полиции. Люди, готовые помочь, были крайне важны. Без них подпольщики долго бы не продержались. Сочувствующие делали то, что не под силу самим революционерам: подделывали документы, добывали оружие, готовили взрывчатку. Они укрывали боевиков в своих домах.

Но ушедшие в подполье боевики не заметили, как постепенно изменились общественный климат, настроения. Революционная волна пошла на убыль. Симпатизирующих социалистам, желающих помогать, предоставлять квартиры для нелегальных собраний и явок становилось всё меньше, а провалов больше.

В ночь на 24 марта 1907 года Фрунзе взяли с оружием в руках: при нем были маузер и браунинг, два карабина. После первой революции боевиков боялись. Поэтому полиция действовала грубо, при аресте ему изрядно досталось ружейным прикладом — удар пришелся прямо в лицо, повредив нос и зубы.

Теперь уже власти взялись за него всерьез. Фрунзе предъявили целый перечень обвинений, среди которых самые тяжкие — принадлежность к подпольной боевой организации. Это само по себе грозило длительным сроком лишения свободы.

Поначалу Михаил не сознавал всю серьезность своего положения и весело писал из тюрьмы: «Меня потянули за жабры и представили пред ясные очи «недреманного» блюстителя правосудия, сиречь судебного следователя. Сей милый господин с голубиной кротостью и с ангельской улыбкой на устах изволил прочесть мне обвинительный акт и учинить затем допрос… Что будет дальше, не знаю. Но если только удастся обелить себя от обвинений в захвате типографии (а ведь вы сами знаете, что я, можно сказать, «яко агнец непорочен»), то мои шансы значительно повысятся. Кроме же этой статьи остальные пустяковые; правда, каждая из них грозит каторжными работами, но судебная практика говорит, что дело кончается только небольшой высидкой. Я думаю, что суд приговорит или к заключению в крепости года на два-три, или же к ссылке в Сибирь без срока».

Он надеялся, что на время предварительного следствия его выпустят на поруки. Но власть почувствовала в нем опасного противника. В тюрьму наведался сам владимирский губернатор, пожелавший взглянуть на молодого бунтовщика.

«Его Превосходительство, — писал Фрунзе, — изволили назвать меня «бравым молодчиком» и приказали перевести в отдельную камеру».

Михаилу было всего 22 года: нерастраченный запас жизненных сил, радости, любви… 4 апреля 1907 года он писал сразу трем девушкам, которые учились в Шуйской женской гимназии — Клавдии Важновой-Градинской, Елизавете Касаткиной и Юлии Сперанской: «Охватывает ощущение полноты и восторга. Хочется петь, танцевать… Страшно хочется, чтобы вы были здесь. Послушайте, когда кончится следствие по моему делу, то приезжайте на свидание. Приедете? А? Я буду ждать… Нам осталось мало жить, так зачем же плакать… Опять придут красные дни, не век ведь сидеть! Черт возьми! Как хорошо будет. Ей-богу же, я вас всех люблю».

Две самоотверженные девушки приехали к нему. Началась Пасхальная неделя, и они передали ему кулич и пасху, которые очень порадовали узника. Но увидеть их ему не удалось. 25 мая 1908 года Фрунзе писал: «Сижу я в том корпусе, который расположен сейчас же против ворот; моя камера находится на 2-м этаже, и окна выходят почти прямо в ворота, так что мне видно всех, кто только в них входит. Но я не успел вас увидеть; меня поздно предупредили…

Кроме того, у меня дважды в день прогулка, гуляю я один. Во время прогулок всё время торчал у ворот, но точно так же безуспешно… Словом, неудачи, неудачи и неудачи. За эти дни я совсем изнервничался. Делать не могу положительно ничего. Всё время проводил или в беготне по камере, из угла в угол, или же на подоконнике. Черт знает до чего обидно. Когда я узнал, что вы уехали, так словно что-то оборвалось у меня внутри; так сделалось холодно, пусто и скучно. Злюся бесконечно».