Домой Зекинью вернулся гордый. Ещё бы! Ведь он, наконец, нашёл работу.
— И сколько же тебе будут платить? — поинтересовался Маноло.
— Не знаю. Я даже не спросил, — развёл руками Зекинью. — Я так обрадовался, что мне было всё равно. Сколько ни заплатят, всё хорошо!
— Надеюсь, тебе будут платить достаточно, чтобы ты снял для себя другое жилище, — сказал Маноло, — потому что я уже не могу терпеть тебя в своём доме.
— Эй, по легче, сеньор Маноло, — одёрнул его Зекинью. — Вы неблагодарный человек! Забыли, кто вас сюда пустил? Сейчас я стану зарабатывать, буду исправно платить сеньору Мариу и попрошу его выселить вас отсюда, как злостных неплательщиков. Поэтому лучше не дразните меня и не испытывайте много терпения.
Угрозу Зекинью Соледад восприняла всерьёз и, сгорая от стыда, тоже попросила давать ей немного белья для стирки, чтобы хоть чуть— чуть заработать. Коншета и Мариета не упустили возможности поиздеваться над «аристократкой», а Мадалена отнеслась к Соледад с пониманием и даже дала ей кусок мыла.
— Спасибо, — растрогалась Соледад. — Вообще— то я хорошая швея, но у меня сейчас нет швейной машинки.
— Ничего, не стесняйся, мы тут все одинаковые, — сказала Мадалена.
— Да, тут всем живётся нелегко, — согласилась Соледад, — но мой муж этого не понимает, и ему не понравится, что его жена работает прачкой. Он не должен об этом узнать.
— А как же ты сможешь стирать и гладить чужое бельё тайком от мужа? — изумилась Мадалена.
— Не знаю, — пожала плечами Соледад. — Но я попробую...
Какое— то время Маноло и впрямь не догадывался, что Соледад стирает чужую одежду, но от Эулалии это скрыть было невозможно. Эулалия расстроилась, ей стало очень жалко мать, и однажды во время свидания с Умберту она попросила его:
— Моя семья бедствует, помоги мне устроиться на работу... Хотя бы на твоей фабрике.
— Нет, это невозможно, моя жена сразу же пронюхает, что мы встречаемся, — сказал он, протягивая Эулалии несколько купюр. — Возьми лучше немного денег.
— Спасибо, — ответила она, принимая купюры, — но, если я буду работать у тебя на фабрике, подозрений будет гораздо меньше. Тебе так не кажется?
— Возможно, ты и права, — согласился Умберту. — Приходи на фабрику завтра.
На следующий день он представил Эулалию Камилии, сказав, что эта девушка очень нужна на фабрике:
— Если ткачихи задумают какие— то выступления, Эулалия нас предупредит.
Камилия посмотрела на неё с нескрываемым презрением.
— Ты способна выдать своих подруг? Ну, что молчишь? Отвечай!
И Эулалия ответила с вызовом:
— Мне, очень нужна работа, поэтому я сделаю всё для блага фабрики!
— Я думаю, тебе здесь места не найдётся, — вынесла свой вердикт Камилия. — У меня могут возникать трения с рабочими, но я не люблю доносчиков. Тот, кто сегодня болтает лишнее о своих коллегах, завтра станет болтать обо мне.
— Камилия, ты не забывай, что половина фабрики принадлежит мне, — напомнил ей Умберту. — И я дам Эулалии работу!
— Что ж, не стану спорить. У тебя есть на это право. Иди работать, Эулалия. Но учти, что я буду следить за тобой.
Эулалия вышла, а Умберту сказал Камилии:
— Я уверен, когда— нибудь ты ещё скажешь мне спасибо за то, что я привёл сюда Эулалию. Она сможет оказывать нам неоценимые услуги!
Камилия не разделяла его убеждений. При всей своей жёсткости, она была настроена достаточно либерально и намеревалась сократить рабочий день ткачих, как только средства, вложенные в развитие фабрики, начнут окупаться.
Ткачих, однако, её благие намерения не устраивали. Ткачихи хотели работать по восемь часов в день, а если уж и перерабатывать эту норму, то получать за свой труд дополнительную плату. Здесь и сейчас, не дожидаясь, когда взятый Камилией кредит начнёт приносить ей прибыль.
Официально заявить о своих требованиях ткачихи поручили представителю общегородского профсоюза, то есть Жакобину, а он пригласил с собой и Тони, чтобы тот мог написать статью о произволе, который творят на фабрике её хозяева.
Каково же было изумление Тони, когда он увидел в директорском кресле... Камилию!
Она тоже опешила:
— Я знала, что ты пишешь статьи для профсоюзной газеты, но и представить не могла, что ты станешь выступать против меня!
— Я не собираюсь вступать с тобой в борьбу. Я даже не подозревал, что встречу тебя здесь.
Камилия объяснила ему, каким образом она очутилась на ткацкой фабрике:
— Я вложила в дело сбережения отца и всю прибыль от швейной фабрики. Я заложила дом и магазин. И всё для того, чтобы владеть частью этой фабрики. Поэтому я не могу сейчас платить ткачихам больше!
— Но в таком случае ты и не должна увеличивать их рабочий день. Никто не обязан работать на тебя бесплатно. Пойми, ты гораздо быстрее сможешь вернуть свои деньги, если установишь на фабрике нормальный рабочий ритм, а не будешь сама же провоцировать ткачих на забастовки.
— Тони, умоляю тебя, ради нашей любви: не надо никаких забастовок! Иначе я потеряю всё.
— Если не хочешь потерять всё, ты должна научиться договариваться с профсоюзами. Пожалуйста, не выжимай соки из ткачих и не заставляй меня выбирать между тобой и моими товарищами, — тоже попросил её Тони.
Камилия неожиданно вняла его совету.
— Хорошо, — сказала она, — давай будем договариваться. Если я не стану увеличивать рабочий день, ты сможешь пообещать мне, что на фабрике не будет никаких, забастовок?
— Я могу дать тебе твёрдую гарантию, но и ты должна сдержать своё слово.
— Я сдержу его, можешь не сомневаться, — ответила Камилия.
На том они и разошлись.
Тони доложил о результатах переговоров Жакобину, заверив его, что Камилия — человек ответственный и непременно выполнит своё обещание.
— А если нет? — спросил Жакобину. — Тогда ты сможешь выступить против неё?
— Я предпочитаю об этом не думать, — ответил Тони.
Камилия же в это время беседовала с Умберту, убеждая его в том, что в данной ситуации компромисс был неизбежен, и она пошла на минимальные уступки.
— Ладно, пусть будет по— твоему, — сказал Умберту. — В любом случае такой вариант лучше, чем постоянные забастовки. К тому же я надеюсь, что эта уступка позволит тебе в дальнейшем гораздо легче управлять твоим бывшем мужем.
— Увы, Тони не из тех, кем можно управлять, — вздохнула Камилия. — Может, поэтому я его и полюбила... Но своё слово я сдержу в любом случае.
Обещание, данное Тони, Камилия нарушила буквально на следующий день, когда Умберту представил ей сеньора, приехавшего на фабрику, чтобы разместить там государственный заказ.