— Товарищи, у нас отбирают оружие, а нас хотят расстрелять!
Провокация возымела свое гнусное действие, и начдив был предательски убит выстрелом в спину после того, как направился к бронепоезду».
Бывшие подчиненные Федора Дыбенко утверждали, что начдива убили белогвардейские лазутчики. Политработники давно докладывали в политотдел дивизии: «Получены сведения о ведущейся преступной агитации какими-то темными личностями среди красноармейцев 374-го полка против Советской Красной Армии и ее командного состава».
Уже после убийства Дыбенко помощник командира 374-го полка и комиссар полка доложили новому начальнику дивизии: «Полк вторично отказался выступить согласно оперативному приказу. С командным составом полка, а также и свыше не желают считаться, примите экстренные меры, мы бессильны…»
Едва ли стоит говорить о белогвардейских лазутчиках, погубивших начдива Федора Дыбенко. Поведение солдат его дивизии определялось не только близостью свободолюбивых бойцов-анархистов Нестора Махно, но и общими настроениями в армии. Долгая борьба против дисциплины и порядка воспитала привычку не подчиняться приказам, которые не нравятся.
Бойцы Федора Дыбенко поступили так же, как и годом прежде моряки Павла Дыбенко под Нарвой: захотели — пошли в наступление, столкнулись с сильным врагом — побежали. В обоих случаях они считали себя вправе поступать именно так — власть-то народная, им самим и решать, как себя вести…
Советская власть, большевики установили на Украине жесточайший террор: брали заложников, расстреливали, сжигали непокорные деревни. Стоит ли удивляться, что население с такой радостью встречало приход белой армии? В июле 1919 года перешли в наступление Вооруженные силы Юга России под командованием генерала Антона Ивановича Деникина. Это было время наибольших успехов Белого движения.
Девятого августа 1919 года Ленин телеграфировал: «Обороняться до последней возможности, отстаивая Одессу и Киев, их связь и связь их с нами до последней капли крови. Это вопрос о судьбе всей революции».
Коллонтай часто выступала на митингах, стараясь поднять боевой дух отступающей Красной армии. Однажды на проводах красноармейского отряда на фронт среди ее слушателей оказался Николай Равич: «Я увидел, как у Коллонтай потемнели зрачки и она сорвала платок с головы и оглянулась. Кто-то подставил ящик. Александра Михайловна вскочила на него и заговорила. Ее звонкий певучий голос разносился далеко во внезапно наступившей тишине, щеки раскраснелись, глаза сияли. Иногда она непроизвольным движением поправляла непокорную прядь волос, спадающую на лицо. И я тогда любовался ею так, как может любоваться молодой человек двадцати лет женщиной, которая стала для него идеалом».
А как Александра Михайловна чувствовала себя на фронте? Похоже, вполне уверенно. Она была не из пугливых. В Гражданскую войну появилась целая генерация женщин, которые во фронтовой обстановке ощущали себя как рыба в воде. Коллонтай интересовалась судьбами таких женщин…
Киев большевики не удержали, через два месяца им пришлось спешно эвакуироваться. В сентябре 1919 года войска генерала Деникина вошли в город.
«Улицы были запружены радостным, праздничным народом, — вспоминали очевидцы. — Офицеры изредка говорили речи, благодарили за то сочувствие, с которым их встречают, скромно просили прощения в том, что так долго заставляли себя ждать…»
Академик Вернадский писал одному из друзей: «Я прожил в Киеве гетманско-немецкий период, директории Винниченко, большевиков, и теперь, надеюсь, уже более прочный период Добровольческой армии, возрождающейся России. Я очень верю, что это уже начало нового, может быть, и очень тяжелого, но во всяком случае не будет того рабства и тех несчастий, к которым привел социалистический строй. В Киеве мы испытали при нем в XX веке рабство…»
Александра Михайловна вернулась в Москву в сентябре 1919 года. И едва не погибла…
Двадцать пятого сентября 1919 года в здании Московского комитета партии в Леонтьевском переулке, дом 18, шло совещание. С докладом выступил Николай Иванович Бухарин. Ждали и Ленина, но он не пришел. Около девяти вечера раздался взрыв — в окно бросили бомбу. Погибли 12 партийных работников, среди них самым заметным был секретарь столичного горкома Владимир Михайлович Загорский, соратник Свердлова и близкий к Ленину человек. Среди жертв могла быть и Коллонтай.
«Пережили большую встряску со взрывом в Леонтьевском переулке, — вспоминала Александра Михайловна. — Совершенная случайность, что я избежала гибели. Мы с Инессой (Арманд) за полчаса до бомбы ушли из зала: спешили в ЦК, где нас ждала Надежда Константиновна, сидели близ дверей, где взорвалась бомба…
Павел как раз эти дни находился в Москве. Вбегает ко мне ночью Павел, лица на нем нет, расстроенный, взволнованный. Оказывается, узнал о взрыве, рыскал по всему городу, отыскивал «мой труп» по больницам и моргам. Кто-то сказал, что видел, как будто меня «вынесли»!
— Что ты со мной сделал, голубь мой беспокойный! Чуть ума не решился, — а сам не выпускает из объятий.
Владимир Ильич тоже очень беспокоился: где Инесса? Звонил в отдел».
Ответственность за теракт взяли на себя анархисты — они мстили за своих товарищей и наказывали большевиков за предательство идеалов революции. Чекисты их нашли и уничтожили.
Заведующая отделом ЦК
Александра Михайловна писала скульптору Марии Николаевне Кисляковой, с которой познакомилась в Швейцарии еще в 1909 году: «Я была на Украине и в Крыму, оттуда пришлось спешно эвакуироваться. В сентябре обосновалась в Москве. Но с ноября я расхворалась и очень серьезно. Лежу уже три месяца. У меня воспаление почек (уремия) и воспаление легкого. Сейчас дело идет на поправку…»
Крепкое здоровье Александры Михайловны всё же не выдерживало испытаний, которые на нее обрушила Гражданская война. Спасали воля к жизни и железный характер.
Коллонтай утвердили заместителем заведующей женотделом ЦК РКП(б).
«В конце ноября 1920 года я был в Москве, — вспоминал Николай Равич, — и шел по Тверской улице мимо «Националя», направляясь на Воздвиженку. Вдруг из подъезда гостиницы легкой походкой вышла женщина и пошла впереди меня. Что-то знакомое показалось мне в ее облике…
Бог ты мой, Александра Михайловна! Но как она изменилась! Лицо заострилось, глаза как будто потухли, волосы коротко подстрижены…
Она вздохнула:
— А я болела, тяжело болела. Брюшной тиф, заражение крови, да и сейчас сердце пошаливает. Теперь работаю в ЦК…
Около здания ЦК мы расстались…»
С 16 по 21 ноября 1918 года в Москве прошел I Всероссийский съезд работниц и крестьянок, о котором Коллонтай рассказывала на восьмом съезде партии. Это была ее идея. Когда Александра Михайловна была еще наркомом государственного призрения, она проехала по подмосковным городам. И одна из текстильщиц ей сказала: почему бы не собрать в столице работающих женщин со всей страны?
На подготовку съезда ушел почти год. Приехали 1400 делегаток — от фабрик, заводов, профсоюзов и партийных организаций. На съезде постановили образовать аппарат для ведения работы среди женщин. Так появились партийные комиссии по агитации и пропаганде среди граждан. Они создавались при всех партийных комитетах; их задачей было: политическое воспитание женщин, вовлечение в социалистическое строительство, охрана женского труда, материнства и детства.